Так говорил Каганович

Чуев Феликс Иванович

При Сталине не было дефицита бюджета

…— При Сталине не было дефицита бюджета, — говорит Каганович. — Сталин очень строго следил за этим. У него была книжечка, куда он постоянно записывал, сколько у нас золота, валюты… Дефицит у нас начался в семидесятые годы, а сейчас достиг больших размеров. Две тысячи тонн золота Сталин оставил — никогда Россия столько не имела!

Я уехал в 19.30, пробыв у Кагановича два часа пятнадцать минут.

28 июля 1990 года.

Сегодня в 17.10 был у Кагановича на Фрунзенской — два с половиной часа. Я заранее передал ему четыре вопроса. Каганович сказал, что болен и не подготовился к ответу. Я застал его в обычной комнатной обстановке, только сидел он не у стены возле костылей, перед вращающимся столиком, а за письменном столом и держал в руках свою книгу «Партия и советы», изданную в 1928 году тиражом 45 тыс. экземпляров.

— Вы уже одеты по-ялтински, — говорит Каганович, глядя на мой светлый пиджак.

— Я смотрю, у вас книга…

«Партия и Советы»

— Это моя книжка «Партия и советы». Довольно объемистая. В 1926 году издана.

— В двадцать восьмом, — говорю я.

— Это она переиздана. В двадцать шестом была издана. Единственный экземпляр у меня, подаренный жене, даже с надписью. Я как раз хотел спросить, это на тему дня «Партия и советы», это я написал по поручению секретариата ЦК партии. Я полемизирую с Зиновьевым, который говорил, что диктатура пролетариата есть диктатура партии.

Сталин ему возражал. И я здесь изложил позицию ЦК, позицию Сталина по этому вопросу, что диктатура пролетариата не есть диктатура партии, это неправильно. У нас партия руководит диктатурой пролетариата. Диктатура пролетариата осуществляется через советы, а партия через своих членов руководит советами.

Вот эта мысль здесь изложена. Она современна. Я хотел спросить вас. Я имею письма от ряда издательств, чтоб я дал им воспоминания, но я отвечаю, что у меня нет мемуаров, и не даю. Между прочим, есть письмо из издательства «Книга». Если бы я дал, напечатали бы, как вы думаете?

— Я думаю, они бы издали, да еще если бы вы дали что-то о сегодняшнем дне…

— О современном? В виде предисловия?

— Как об этом думал Ленин, другие…

— Как Ленин думал, у меня есть. Повторять уже не нужно. Издадут?

— Мне кажется, да. Партия и советы — основной вопрос сейчас.

— Основной вопрос. Она современна. Здесь есть очень хорошие диаграммные приложения…

Смотрим диаграммы: «Число избирателей и лишенных избирательных прав», «Участие в выборах горсовета».

— А говорят, никакой демократии не было, — замечает Каганович.

— Я сейчас пишу книжку об Ильюшине и был недавно у Новожилова, его преемника, генерального конструктора самолетов. Он говорит: «Считают, что у нас раньше не было соревнования. А мы все время соревновались с бюро Туполева. И другие тоже».

Вранье по пунктам

Я принес журнал «Спутник» со статьей Роя Медведева о Кагановиче «Сталинист-долгожитель». Прочитал ее вслух. Каганович комментировал. Назвал все написанное враньем — даже по деталям.

1. Рой Медведев пишет, что отец Кагановича был сапожником, и сын тоже стал сапожником по наследству.

— Это не так, — говорит Каганович. — Мой отец работал на смоляном заводе. Лопнул котел, его обожгло, он долго болел, кашлял сильно.

2. Написано, что Ленин не знал Кагановича.

— Это вранье. У меня есть мандат на мое имя, подписанный Лениным.

3. Каганович хотел снести храм Василия Блаженного, и если бы не Барановский, написавший письмо Сталину, так и было бы.

— Ложь, — коротко комментирует Каганович.

4. О репрессиях.

— Была такая обстановка в стране и в ЦК, такое настроение масс, что по-иному, иначе не мыслилось.

5. Пенсия 120 рублей и накопленные за время работы наверху богатства.

— Во-первых, на самом деле пенсия была сто пятнадцать рублей двадцать копеек. А богатства — вы сами видите, как я живу. Ничего не накопил.

6. В театре Мейерхольда.

— Пишут, что я был на спектакле Мейерхольда, мне не понравилось, и я ушел со спектакля, а Мейерхольд будто бы бежал за моим автомобилем… На самом деле у меня с Мейерхольдом были очень хорошие отношения. Он пригласил меня на спектакль. Пьеса, действительно, была неважная. А ко мне в театре подошли и сказали, что меня вызывают в ЦК. Я пошел, а Мейерхольд — ко мне, поинтересовался, как спектакль. Я сказал, что мне не понравилось. Но никто за мной не бежал, и уехал я не потому, что не понравилось, а потому, что вызвали в ЦК.

7. О брате Михаиле.

— Это я вам уже рассказывал…

— Я не пил вообще, — говорит Каганович. — Не пил, не курил.

— Но с Риббентропом вы пили.

— Да, иногда. У Сталина когда бывали, заставлял.

— А кто у вас тамадой был?

— Берия, — отвечает Каганович.

«Евреи не умеют пить!»

— Сталин был очень чуток, — говорит Лазарь Моисеевич. — Ну, например, сидим за столом, ужинаем, выпиваем. Сам он пил воду с вином, воду с коньяком. Это неверно говорят, что он любил выпить и прочее. Но любил, чтоб у него выпивали. Ко мне иногда приставал Берия, как и к другим: «Выпей!» А я говорю: «Не хочу, не буду». Как так не хочу? «А вот не хочу, не могу, не буду». А я действительно не умел пить. Тогда Сталин ему говорит: «Ты к нему не приставай. Он не умеет пить. Евреи вообще не умеют пить. И поэтому не надо к нему приставать. Это ведь не грузин».

— Я за всю свою жизнь папу ни разу пьяным не видела, — говорит Мая Лазаревна.

— А братья тоже не пили?

Жили в деревне кабаны

— Тоже. Отец не пил. Редко, когда в праздник, мерзавчик купит. Это маленькая рюмка. Маленькая бутылочка. Придет в лавку: «Дай мне мерзавчик!» Три копейки стоил.

Мы жили в деревне Кабаны. Триста дворов. И еврейская колония — шестнадцать семей. Остальные украинцы, белорусы. Смешивались с белорусами. Про коня говорили не «кинь», как украинцы, а «кунь», вол был не «вил», а «вул»… Жили очень бедно — в хибаре, где раньше был сарай. Все семь человек спали в одной комнате на лавках. Брат отца приехал, дал денег: «Купи хату!»