Так хохотал Шопенгауэр
Шрифт:
Примерно так хохотал Артур Шопенгауэр.
Ага, вздохнул Пуговкин.
Наверное, хмыкнул Вторник.
Да, мать вашу! — заорал Александр Железов. — Подонки издеваются над людьми! — орал Александр Железов. — Держат трудовых мурашей за вонючую биомассу. Придет справедливость, пожалеют. Не горами справедливость-то. Поплачут суки в нашу жилетку, да поздно будет. Придет час, когда им отольется каждая морковка, украденая у наших детей. Придет секунда, когда им отольется каждая крошка, недожеванная нашим отцом. И конечно, настанет миг, когда жирующая сволочь расплатится за несчастную любовь и неудовлетворенное желание. Уж близко то времечко, когда мы отпилим козлам рога. Вот этой пилой!
Железов
Толпа приветливо зашумела: трюк с пилой пришелся людям по нраву.
— А можно я попилю? — спросило помятое существо лет восьмидесяти.
— Иди сюда! — скомандовал Железов.
Существо мужского рода покарабкалось на трибуну. Расторопные ребята помогли ему, чем могли, мелькая вшитым на левый рукав членством в партии.
Железов давил морщинистую лапку пенсионера, пока не выдавил из блестких глаз соленые капельки нежности и восторга.
— Посмотрите на него, — предложил он срывчатой фразой, намеренно дрогнув в голосе. — Посмотрите на него. Вот человек. Ясно?
В низовье притихло. Людское море пенилось невнятной эмоцией, слегка непонимающе глазея наверх.
— Кому не ясно, пусть поднимется, — с запахом угрозы сказал Железов, — я объясню. Вот человек. И это не обсуждается. Сколько вам лет?
— Семьдесят восемь, — колыхнулся спонтанный пенсионер.
— Я хочу вам пожелать здоровья и веры, — теплодушно произнес он, с подлинным чувством заглядывая в зрачки. — Я верю, что правда победит все. На земле нет ничего сильнее правды. Вы верите?
— Да.
Старик заплакал.
Очевидцы говорили, что в этот момент голова Александра Железова утонула в ярком овале. Свет держался пару секунд. Потом из слепящего он превратился в тусклый и едва видимый. Ласковая дымка висела в таком виде с минуту, а затем потерялась в бесконечном океане прозрачного. Но она светила, о Господи! Тысячи глаз видели ее. Люди могли запомнить и подтвердить.
И подтверждали при любом случае.
Кроме того, очевидцы могли запомнить другое. В ту минуту каждый испытал чувство любви. Причем любви не к жене, не к детям. И не к единственной Родине. Эта любовь обнимала собой и детей, и жену, и Родину, и скучных бомжей, и обиженных псов, и миллиард других вещей и созданий, которых раньше не замечали — это была любовь ко всему на земле. А также в море и под землей, справа и слева, там и сям, в космической пыли и в созвездии Ориона. Любовь ко всему, что есть. За то, что оно когда-то родилось и существует. Оказывается, бывает такая любовь.
— Я подарю вам эту пилу, — улыбнулся Железов старику. — Сохраните ее, пожалуйста. Очень скоро вы используете ее по назначения.
Растаяла дымка, испарилась любовь…
— Неужели доживу? — спросил сквозь всхлипы и соленые ручьи по щекам.
— Обязательно доживете, — уверенно пообещал Железов. — Нужно только верить. Нет ничего, что одолело бы настоящую веру. Верьте мне. Я хочу дать вам силу. Я хочу, чтобы вы были счастливы и здоровы. Я хочу, чтобы вы прожили сто пятьдесят лет. Вы проживете, если поверите мне.
— Я верю, — клялся старик, с трудом опуская себя на колени.
Железов улыбался.
— Спасибо вам, спасибо, спасибо, — твердил пенсионер.
Он целовал руку освободителя.
Железов улыбался.
Тишина взорвавалась криком и аплодисментами. Из дальнего ряда поплыл букет дешевых цветов. Мы любим тебя, кричали мужчины и женщины. Железов смотрел миру в глаза и не переставал улыбаться.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПУСТЯКАХ
Лето непохоже на зиму. День отличен от ночи. Понедельник не
Адик любил ходить на лыжах. Как наденет, как пойдет — нравилось ему такое занятие. Нравилось-то нравилось, а ходить не умел. Получалось у него криво, косо и вовсе не эстетично. Как бы вам сказать, мялись советники (тогда у Адика уже водились советники). Сверхчеловек — это звучит гордо, наконец-то решились они, в сверхчеловеке все должно быть прекрасно: дела, речи, глаза, уши… В том числе хождение на лыжах. Вы же бог, Адик, плакали консультанты. Как вы можете так неэстетиччно предаваться любимому делу? Адик родился умным и сразу понял. Ну его, решал он. Советников не послал, правы как-никак: добра хотят, подмечают верно. А послал он лыжи. Оп-ля, и бросил на них ходить. Перестал позорить статус сверхчеловека. Жизнь слишком коротка, подумал он, чтобы делать в ней что попало. В жизни стоит делать то, что действительно стоит делать. Остальное от лукавого. И конечно, лучше ничего не делать, чем работать какую-то работу несовершенно.
Солнце светило по-вчерашнему ярко. Вот черт, подумал Шопенгауэр, успевший на хилых землях проникнуться к дождю наилучшим чувством. Дождя бы, подумал он. А не было дождя! Почуяв неизменность висящей погоды, Артур Шопенгауэр усилием воли заставил себя полюбить ее. Получилось. Вот здорово, решил он. Захотел полюбить — и полюбил. Надо будет попробовать с людьми. Какой, наверное, кайф — любить каждого и не превратиться раба. В данном случае, например, раба любви. Захотел — полюбил, захотел — разлюбил. Или вовсе возненавидел до алых чертиков перед бешеными глазами. Сам выбираешь чувства, а это покруче будет, чем определяться в поступках и даже мыслях. Трудность, конечно, неимоверная. Но надо пытаться, уж больно привлекательную перспективу он начертил.
Пальцами он ласкал микрофон.
— Даже не знаю, что сказать, — рассмеялся он открыто и задушевно. Правда, не знаю. Железову хорошо, он все знает. А я не все. И оттого постоянно маюсь проблемой выбора. Давайте хоть о пустяках поговорим, что ли. Пустяки — это пустяки. Это все, что не работа, не дело, не самореализация. Пустяки — это все, что само в себе лишено малейшего смысла.
Смысл, как известно, создается только человеком и только из ничего. Вот сплошное ничего вокруг, но сверкает желание, молния, волевой импульс. Импульс совершает что-то достойное, и вот оно несет смысл в изначально бессмысленный для нас мир. Я назову примеры пустяков, примеры неактуального, того, что существует вне импульса. Погода за окном, распитие водки, поездки на дачу, игра с котом, зарабатывание небольших денег, треп с неблизким, дома, деревья, прогулки по летней дождливой улице, перелитывание журнала, слушание лекций, ремонт машины, ужин, покупка еды, подготовка к Новому году, звуки музыки, картинки в телевизоре, любительская игра в футбол, свежий воздух, другие города, улыбка вежливости, полуискренний смех, сон. Я добавлю к этому фоновые пустяки: зима, весна, лето, осень. Разве значима осень сама по себе, как осень? А разве весна несет в себе хоть малейший смысл? А разве интересно наступление утра? А интересен вечер сам по себе? А летняя ночь за городом? А шумный день в городе?