Такая работа. Задержать на рассвете
Шрифт:
— Вперед, друзья, — сказал, наконец, Рогов, — я знаю: за эти два дня Ратанов обязательно придумал для вас что-то интересное.
— Люблю Ратанова, — вставая со скамьи, призналась Нина, — легко с ним работать!
А у Гали неожиданно испортилось настроение: поездка кончилась, а с ней и два дня не омраченного ничем счастья. «Зачем я ему нужна? — думала она теперь, закрывая глаза. — Зачем я с ним езжу? Может, у меня нет ни капли девичьего самолюбия? Писали ведь в «Комсомолке»…»
Потом они шли по пустынным улицам.
У
На секунду все остановилось: скорость машин была пугающей.
— В ГАИ всегда так носятся, — успокоил Тамулис, — другой скорости там не признают.
Они прошли мимо дома, в котором жил Ратанов.
— Не спит, — сказал Тамулис, глядя на освещенное окно. — Может, случилось что-нибудь?
Ратанов в это время разговаривал по телефону. В течение дня он несколько раз посылал за Джалиловым, но в квартире никого не заставали. Вечером соседка сказала, что Арслан с сестрой и с племянником еще в субботу уехали в деревню, к товарищу по заводу. Соседка видела, как Майя в сарафане выходила с малышом на улицу из дому. У мальчика в руках был сачок для бабочек. Арслан догнал их у калитки, в новом зеленом костюме, с хозяйственной сумкой в руках. «Такой актуальный, совсем как инженер из восемнадцатой квартиры», — умиленно сказала соседка.
Ратанов разговаривал по телефону.
В ночь на понедельник Джалилов на работу не вышел.
Барков пришел в отдел с опозданием на шесть минут и, не встретив никого из начальства, проскочил в кабинет, где Тамулис в волнении расхаживал взад и вперед от окна к двери.
— Мне снился страшный сон, — не замечая его расстроенного лица, весело объявил Барков. — Мне снилось, что Веретенников всю ночь сидел у моей кровати, когда я спал, и ласково гладил меня по темени. Я проснулся в поту. Представляешь?
— Где ты бродишь? — набросился на него Тамулис. — Ты знаешь, что Арслан арестован?
— Джалилов?!
— Да. Вчера вечером.
— Ничего не понимаю… Кто тебе сказал?
— Дежурный. Веретенникову стало известно, что Джалилов был вместе с Волчарой и Гошкой в ту ночь у магазина…
— Может, съездить к сестре Арслана?
— Давай подождем Ратанова.
Ратанов был в управлении, на оперативке у начальника уголовного розыска области. В небольшом заполненном сотрудниками кабинете, несмотря на ранний час, было душно, оперативка шла медленно, потому что начальнику уголовного розыска беспрестанно звонили по телефонам, и, пока он, чуточку заикаясь, вежливо объяснял, что занят — у него «оп-перативное с-совещание», возникали томительные паузы.
Ратанов освободился только к одиннадцати и пешком пошел в горотдел.
Приближался полдень, и было жарко. У массивного красного здания управления шелестели листьями деревья. Немногочисленные прохожие предпочитали идти в тени, ближе к домам, или по бульвару, занимавшему средину улицы.
Вернувшись к себе, Ратанов сразу же позвонил Гурееву:
— Заходите вместе с Барковым и Тамулисом. Захватите материалы обыска на квартире Волчары.
Барков вошел первым.
— Игорь Владимирович, вы знаете, что Джалилов арестован?
— Шальнов мне сказал, что арест связан с совершенным Джалиловым преступлением еще до приезда сюда, к нам в город.
— Этого не может быть: он сразу приехал к сестре!
— Да? — Ратанов удивился. — Может, Шальнов что-нибудь перепутал?
— И потом Арслан будто бы сопровождал Волчару к магазину…
— Я пытался вчера встретиться с Джалиловым, но его не было дома… Ты не волнуйся, в ближайшие дни мы все выясним. Сейчас нам нужен максимум собранности: Волчара — противник, заслуживающий самого серьезного внимания.
— Могу? — открыл дверь Гуреев. Он нес конверт с изъятыми на квартире Волчары бумагами.
За ним, неслышно прикрыв за собой дверь, вошел Тамулис.
Письма, найденные при обыске, кроме одного, не представляли никакого интереса. Собственно, это было даже не письмо, а половина листка из школьной тетрадки с оборванным верхом.
«Слушай внимательно, — писал автор письма, — убьют меня…» И далее неразборчиво: то ли «соев», то ли «сыв», «пэ пэскэ о постюмо или ури одова». «Если ты этого не сделаешь, не считай нас братьями, а что не нужно, герав дурэдыр».
— Ну, давай, Барков, покажи, как ты знаешь жаргон, — покровительственно сказал Гуреев. Субботу и воскресенье он провел вместе с тестем в коллективном саду, на воздухе, и теперь чувствовал себя морально и физически отдохнувшим.
Барков не мог вспомнить ни одного похожего слова и напрасно несколько минут коверкал их так и этак:
— «Герав»… «Гарав»… «Гурав»…
Ратанов предположил, что слова взяты из какого-то незнакомого языка — может, мордовского или чувашского, тем более что мать Волчары была родом откуда-то из Вятских Полян.
Не придя к определенному выводу, они стали просматривать другие бумаги.
Тамулис обратил внимание на рецепт: пенициллин — по триста тысяч единиц, через двенадцать часов, 17 февраля, фамилия врача неразборчива. Бланк первой городской больницы.
Слово «ури» в письме Гуреев считал безграмотно написанным словом урки. Однако в других словах ошибок не было.
— Разрешите от вас позвонить, Игорь Владимирович? — спросил Тамулис.
Ратанов кивнул.
— Регистратура? С вами говорит Тамулис из уголовного розыска. Здравствуйте! Кто со мной говорит? Я вас попрошу срочно поднять карточку больного Варнавина Виктора Николаевича. С чем он обращался к вам в феврале? Я подожду…