Такая разная Блу
Шрифт:
— Мое первое имя Дарси.
Из моей груди вырвался короткий смешок. Уилсон улыбнулся. Лед между нами треснул.
— Я ненавижу его, поэтому все зовут меня Уилсоном, за исключением мамы и сестер. Так что порой мне кажется, что не знать свое имя к лучшему.
Я немного расслабилась, присев на край парты.
— Почему же мать назвала вас Дарси? Это же все равно что красотка Малибу.
На этот раз настала очередь Уилсона фыркать.
— Моя мать поклонница классической литературы. Она поразительно старомодна. А мистер Дарси — герой романа Джейн Остин — ее самый любимый персонаж.
Я не была знакома с классической литературой, поэтому просто ждала, что он скажет дальше.
— Послушайте, мисс Ичхоук…
— Ох, прошу вас, перестаньте, — простонала я. — Меня зовут Блу. Когда вы обращаетесь ко мне официально, то становитесь похожи на старикашку в галстуке-бабочке.
— Что вы имеете в виду под может быть? — удивленно приподнял брови мистер Уилсон.
— Ну, я не знаю точной даты своего рождения. Так что мне сейчас может быть уже двадцать. Моим днем рождения считался день, когда моя мать бросила меня. Джимми говорил, что на тот момент мне было около двух лет. Но сколько мне было на самом деле никто не знал. Когда я поступила в школу, меня определили в класс на год младше, потому что мне нужно было многое нагнать.
— Ты не знаешь своего настоящего имени… и не знаешь точной даты своего рождения… — глаза Уилсона расширялись все больше и больше.
— Поэтому задание написать историю своей жизни при таких обстоятельствах можно расценить как вызов, неправда ли? — Как и прежде злобно ухмыльнулась я.
Уилсон окончательно сдулся, и я почувствовала некоторое удовлетворение от того, что вывела его из равновесия.
— Да, полагаю, что так… — прошептал он наконец.
Не говоря больше ни слова, я обогнула его и направилась к двери. На полпути к лестницам я позволила себе оглянуться. Уилсон стоял в дверном проеме, запустив руки в карманы и смотря мне вслед.
Глава 4
Камень
Я не ходила в школу примерно до десяти. Джимми Ичхоук не задерживался на одном месте достаточно долго. У меня не было ни свидетельства о рождении, ни сертификата о прививках, ни постоянного адреса. И Джимми очень переживал по этому поводу, хоть я тогда и не знала об этом.
Он старался дать мне все самое лучшее и делал это так, как умел. Например, когда я была совсем маленькой, Джимми смастерил для меня пару игрушек из древесины, оставшейся после работы. Одним из моих самых ранних воспоминаний является наблюдение за тем, как он работает. Этот процесс всегда завораживал меня. Я с восхищением смотрела на то, как мнется и изменяется древесина от его прикосновений. Казалось, Джимми всегда знал, каким должен быть конечный результат, точно он мог видеть, что скрывается за твердым слоем коры, точно дерево само вело и направляло его. И когда он останавливался, он садился позади меня и мог просидеть так очень долго, неотрывно смотря на неоконченную скульптуру. И если в этот момент работа и продолжалась в его голове, я все равно никогда не могла разгадать его замыслов. Он жил на деньги, вырученные с продаж его поделок в туристических магазинах, а однажды у него даже состоялась целая выставка. Джимми знал нескольких человек, держащих магазины на западе, и мы ездили от одного к другому, выживая на то немногое, что удавалось заработать. Да, это не были несметные богатства. Но я никогда не голодала, никогда не мерзла и не припомню ни одного момента, когда я была бы несчастна.
Не зная о том, что бывает по-другому, я никогда не чувствовала себя одиноко. Воспитанная в тишине, я никогда не ощущала потребности чем-то ее заполнить, когда оставалась одна. Бывало, что Джимми оставлял меня на несколько часов, словно хотел немного отдохнуть от возложенных на него родительских обязанностей. Но он всегда возвращался. До того дня, когда его не стало.
Он жил преимущественно в теплых краях — Аризона, Невада, Южная Юта и Калифорния. Это несколько облегчало нашу жизнь. Но в тот день было особенно жарко. Джимми ушел рано утром, бросив на прощание, что будет поздно. Он не стал брать машину, оставил ее около трейлера. У него был пес по имени Икас, что в переводе с индейского означало «черепаха». Икас был медлительным, слепым и спал круглые сутки, так что имя вполне себя оправдывало. В то роковое утро Джимми взял Икаса с собой. Обычно мы с ним оставались вдвоем, но в тот день Икасу пришлось неохотно последовать за хозяином. Я старалась чем-то себя занять. Настолько, насколько могла занять себя десятилетняя девочка, не имеющая компьютерных игр, телевизора или подружек для игр. Я работала с деревом, а Джимми разрешал мне пользоваться его инструментами.
Утро я провела за шлифовкой небольшой лавки, по форме напоминающей змею. Я сама выстругала её, и Джимми сказал, что получилось неплохо и что мы даже сможем выставить ее на продажу. Это был мой первый опыт, и я работала с особенным удовольствием, несмотря даже на жуткую жару. Мы остановились в районе горы Чарльстон, к западу от Лас-Вегаса. Хотя Джимми хотел разбить лагерь у Махогани, где росли низкорослые вечнозеленые деревья, не имеющие ничего общего с темным деревом, которое люди привыкли ассоциировать с этим местом. Деревья на горе Махогани красные и твердые. Именно с такой породой всегда работал Джимми.
День клонился к закату. Я почувствовала тревогу, хотя и привыкла быть одна. Когда настала ночь, Джимми все еще не было. Я вскрыла пачку с бобами. Слегка поджарила их и выложила на тортильи, которые мы сделали за день до этого. Мне не хотелось есть, но мне нужно было хоть как-то убить время. В конце концов я обнаружила себя рыдающей и проглатывающей еду огромными кусками, почти не пережевывая, так как мой нос был забит, и я не могла дышать.
Однажды Джимми уже оставлял меня одну на ночь. По возвращении домой он вел себя странно и все время спотыкался. Затем он упал на кровать и проспал весь день. Я подумала, что он заболел, и положила холодную тряпку ему на лоб, но он сбросил ее и объяснил, что с ним все хорошо, просто он пьян. Тогда я не поняла, что это значит. Только спросила, когда он встанет. Джимми был очень смущен, извинился и сказал, что алкоголь делает мужчин подлыми, а женщин продажными.
Я долго обдумывала его слова.
— А может ли он делать женщин подлыми? — внезапно спросила я Джимми.
— А? — слабо пробормотал он.
— Алкоголь. Ты сказал, что он делает мужчин подлыми, но может ли он сделать женщину подлой?
Я не знала значения слова продажный, зато знала, что такое подлый, и подозревала, что моя мать была такой.
— Конечно, и подлой, и продажной, — кивнул Джимми.
Его ответ удовлетворил меня. Я думала, что мама бросила нас, потому что я сделала что-то не так. Может быть, плакала слишком громко или хотела того, чего она не могла мне дать. Но возможно причина крылась в алкоголе, который сделал ее подлой. И если это так, то, может быть, в этом нет моей вины.
В ту ночь я все-таки уснула, но спала очень тревожно, стараясь не плакать и без конца убеждая себя, что это снова из-за алкоголя, хоть я и не особенно в это верила. На следующее утро я проснулась от жуткой жары, что бесцеремонно вырвала меня из сновидений, в которых я не была одинока. Я встала, надела шлепки и сощурилась от палящего солнца. Обойдя лагерь, я пыталась найти признаки того, что Джимми вернулся, пока я спала.
— Джимми, — позвала я. — Джимми!
Я знала, что он не вернулся, но все равно продолжала звать и заглядывала в места, в которых его абсолютно точно не могло быть. Приглушенный визг заставил меня встрепенуться и броситься в том направлении, в котором вчера ушли Джимми с Икасом. Я ожидала увидеть их обоих, но увидела только Икаса, грязного, с опущенной головой, медленно плетущегося в мою сторону. Джимми с ним не было. Я подбежала к псу и схватила его на руки, благодаря небеса за то, что он появился. Я не была крупной, поэтому держать Икаса было довольно тяжело, но я просто не могла позволить ему уйти. Я неловко положила пса в тени навеса и бросилась за его миской, наполнила её теплой водой и дала ему попить. Он поднял голову и постарался опустошить миску из положения лежа. Ему удалось перехватить несколько капель, но этот процесс явно не доставлял ему удовольствия. Тогда Икас попытался встать, но и это далось ему с трудом. Я старалась поддерживать его, пока он пил.
— Икас, где Джимми? — спросила я, видя, как дрожит его тело. Икас печально посмотрел на меня и закрыл мутные глаза. Заскулил, а потом затих. Несколько раз за этот день я думала, что пес умер. Он лежал неподвижно все время, пока я подходила проверить, дышит ли он. Я даже не могла заставить его поесть или попить.
Я прождала еще два дня. Запасы воды практически иссякли. Но все еще была еда. Нам с Джимми приходилось быть экономными, так как из-за постоянных переездов не было возможности часто ходить в магазин. Но здесь мы остановились на неделю, поэтому закупились заранее. Я бы не обратилась за помощью, если бы не Икас. Он почти ничего не ел и не пил, постоянно спал и слабо поскуливал, точно знал что-то о Джимми, но не мог рассказать. На третий день, я погрузила пса в грузовик и села за руль. Я отрегулировала сидение настолько, насколько это было возможно. Для Джимми я оставила записку на кухонном столе в трейлере. Мне совсем не хотелось, чтобы он подумал, будто я сбежала и забрала все его инструменты. Но оставить их без присмотра я тоже не осмелилась. Если бы кто-то пробрался в наш лагерь и украл инструменты, мы бы лишились средств к существованию. Нет денег — нет еды.