Такая разная правда

Ингвин Петр

– Перечисленное уже применялось и не сработало.

– Остается только усиление наказания. Для этого придется все дороги и обочины утыкать видеокамерами, вести тотальную слежку везде и за всеми, а после столкновения с хамством участвовать в долгих разбирательствах в судах, куда нормальный человек просто не захочет идти, чтобы не тратить время.

– Все правильно. Поэтому виновных нужно судить по всей строгости нового закона и – в этом суть и отличие – судить сразу.

– Расстреливать, что ли?

– Этот вариант тоже рассматривается. Преступные намерения возникают только при убежденности в безнаказанности. Или в слабом наказании, которого

сейчас не боятся.

– А перебежавших дорогу? – жена посмотрела на меня сверху, как кот на жирного хомяка. – Они тоже нарушают закон. Их тоже расстреливать?

– Почему сразу расстреливать? – скривился я.

– Сажать?

– Зачем транжирить народные деньги на суды и тюрьмы? Лучше давить на месте. Закон един для всех. Жить надо честно и не мешая другим. Что может быть лучше такой свободы? Люди устали бороться или бояться, они поддержат все, что приблизит их к безопасности.

Приподнявшаяся ножка Людмилы захлопнула недовольно булькнувший ноут, прожужжавший на прощание что-то обидное и наверняка неприличное.

Калейдоскоп идей сломался и осыпался грустными осколками.

– Зачем? Я не закончил…

– Позволю себе напомнить, я – твоя жена. – Ободок материи в руках супруги взметнулся к поясу. – И у тебя имеются кое-какие обязанности.

Вид снизу был великолепен. Людмила понимала, что делала, как делала и зачем делала. Если встала так, чтобы взгляду некуда было деться…

Но понимала она и то, что все женские хитрости я вижу насквозь. Это выводило ее из себя. Впрочем, не настолько, чтобы идти на попятный.

– Если бы ты дала мне еще пять минут… – обреченно начал я.

– Они превратились бы в час, затем – в день, затем – в неделю.

В общем, Людмила сумела вырвать мое согласие. Как всегда. Лаской и уговорами, моральным кнутом и аморальным пряником. В этом она была дока. Прошло немного времени, потраченного на окончательное развеивание надежд, и мне пришлось одеться сообразно моменту и обменять счастливую нирвану всепонимания на прокуренную дурноту популярного ночного клуба.

Темнело, где-то на горизонте паслись задумчивые тучки, но затянутое небо – это у нас в порядке вещей, дождя в ближайшее время можно не бояться. В ожидании такси Людмила поеживалась в легкой блузке и короткой юбке, на меня косились ее злые глаза: «Только вякни что-нибудь по этому поводу!» Для женщины показать, что у нее красивые ноги – одно из высших удовольствий. Пусть порадуется, хотя мне на нее смотреть больно.

Подъехала вызванная машина, мы сели на заднее сиденье. За окном понеслись серые многоэтажки, затем кварталы столь же серого частного сектора с вкраплениями цветных коттеджей, затем снова многоквартирные дома, окружившие остовы заброшенных заводов – эти несколько металлообрабатывающих предприятий когда-то располагались на окраине, но город разросся и просочился вокруг них, как песок сквозь пальцы. Часть корпусов превратили в торговые и офисные центры, остальные ждали своего часа.

Такси доставило нас к одному из таких бывших цехов, которому повезло. Сбоку уходила в темноту забитая машинами стоянка, у входа в клуб было дымно и шумно, народ гудел, перекрикивался, радостно восклицал, завидев в снующем муравейнике знакомые лица. Мы успешно прошли фейс-контроль (для нашего небольшого города это редкое исключение, но «Косой заяц», напомню, считался элитным) и оказались в эпицентре пустого времяпровождения. Я почти сразу увидел Борисыча – он играл в бильярд с набыченным блондином бандитской наружности. Борисыч прервал игру и подошел поздороваться.

– Тоже здесь? Разведка боем или ориентирование на местности вероятного противника? – Он протянул руку, исподволь глядя на мою супругу, потом галантно и восхищенно кивнул ей.

Она расцвела.

– Нет, – отмел я столь изощренное предположение.

– Это я его сюда затащила, – подключилась к разговору Людмила. – Можно сказать, на аркане.

Она прижалась к моему плечу, очень по-женски благодарно-кокетливо разглядывая моего эффектного и доселе неизвестного ей знакомого. «Надо же, – сказал ее передавшийся через кожу трепет, – с какими людьми ты знаком. Я и не знала…»

– Это Людмила, – запоздало представил я супругу. – Моя жена.

– Очень приятно, – теперь уже прямым взором Борис Борисович обозрел находившееся напротив него произведение модного искусства, пестрившее известными лейблами на коротких тряпочках. – Борис.

Он склонился над жеманно протянутой ручкой, губы коснулись верхней стороны придерживаемых пальчиков.

Людмилу как током ударило. Она нервно дернулась и тут же расплылась в счастливой улыбке.

Я не имею в виду, что импозантный деловар произвел на нее впечатление как мужчина-самец, просто Людмиле нравится нравиться. Нравится, когда ею восхищаются, когда видят и ценят ее красоту. Ведь я, увы, теперь не совсем тот, что был в розово-сказочный период ухаживания и завоевания. Тогда – Господи, как же недавно все это было! – я горы сворачивал, чтобы умница, красавица и всеобщая любимица выбрала из несметной когорты поклонников именно меня. Пачками совершал подвиги, не понимая, что в глазах окружающих это именно подвиги. Заваливал цветами, купленными на все заработанные деньги. Не стеснялся спеть под окном серенаду. Под окном любимой писал признания большими буквами. Мог автостопом отправиться на юг, куда она уехала отдыхать с родителями – где разыскать и поселиться неподалеку, чтобы просто быть рядом и видеть ее. И т.д. и т.п. в том же невразумительном для прагматичного века духе. И однажды…

– Неужели это правда?! – шептала Людмила, и в зрачках взрывались салюты.

Кто-то рассказал ей, что я отказался от учебы за границей, чтобы остаться с ней. Причем, не именно с ней, а просто чтобы быть рядом.

Я смущенно кивнул. Да, отказался. Разве можно было поступить иначе? В ответ она при всех, не стесняясь, крепко поцеловала меня в губы. Через месяц мы расписались.

Так мы оказались вместе. Но оказались немного разными. Хотя… кто скажет, что это плохо?

В то время я считал, что если захваченная крепость пала, и если столица интересующего меня царства лежит у ног, то застоявшейся от безделья скучающей армии требуется новое занятие. Другая сфера деятельности, а не то, что вы подумали, бесстыжие. Совсем не другие крепости в чужих царствах. Так я понимал жизнь и был на тот момент весьма ею доволен.

А Людмиле по-прежнему требовалось продолжение штурма. Ее крепость больше никому не сдавалась, но ждала прохожих войск в желании потешить душу новыми маневрами, подкопами, стрельбой в воздух и замирением с безуспешно старающимся противником. С этим ничего не поделать, жажда нравиться – такое же свойство женщин, как взрываться – свойство динамита. Если динамит не сдетонировал, это не значит, что он перестал быть динамитом. Главное здесь не сам взрыв, понимаете? Взрыв – следствие чудовищных обстоятельств, плохого обращения или истечения срока годности.