Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
Голубкин с удивлением смотрел на Сивоконя. Он слыхал о том, что Сивоконь хорошо поет, но то, что пи слышал сейчас, было до изумления неправдоподобно. Перед ним стоял обезьяноподобный человек, почти троглодит, и пел арию, которая по плечу только первоклассным мастерам вокального искусства. И пел отлично.
Велика всепобеждающая сила искусства. Голубкин, слушая волшебные переливы могучего голоса, думал о том, что надо будет завтра же поехать в Центральный Комитет партии, в Верховный Совет республики, возбудить ходатайство
И Сивоконь пел, позабыв, где он и что он. Да и внешне он, казалось, стал менее уродлив и туп. Глаза уже не сверкали злобными огоньками. Высоко поднятая голова сделала незаметной сутуловатость. Только пальцы рук, крепко сжимавших спинку стула, стали совсем белыми от напряжения.
Но вдруг в самом патетическом месте арии что-то произошло. В свободно лившийся человеческий голос вторгся отвратительный, хрипящий, скрежещущий, как железо, звук. И Сивоконь сразу потух. Он оборвал арию на полуслове и, гневно махнув рукой, тяжело опустился на стул.
— Все! Отпелся, — криво улыбнулся он. В глазах Сивоконя еще не потух вдохновенный огонек, делавший его мягче, человечнее, и он после короткой паузы проговорил торопливо, словно боясь, что его перебьют: — А ведь мог… Лучше, чем сейчас мог. Для театра мордой не вышел, по радио бы пел. Чтоб не видели люди, какой я есть, а только голос слышали. Эх!.. Да что теперь… — и он снова, уже безнадежно, махнул рукой.
— Что нужно для того, чтобы восстановить голос? — деловито, но с участием спросил Голубкин. — Операция? Лечение? Тренировка?
И матерый уголовник, давно отвыкший говорить с людьми по душам, ответил просто, по- человечески:
— Ничего не поможет. И сам пробовал и, когда в лагере сидел, начальство интересовалось. К профессорам возили. Амба! Только по пьянке простые песни петь могу, и то не на полный голос, а так, на четвертиночку
— Как же это у вас получилось?
— Долго рассказывать, начальник. Да и кому это нужно, кроме меня? Мне бы вот добраться до одного гада. Он в этом деле интерес имеет.
— До Каракурта! — подсказал Голубкин. Сивоконь поджал губы и исподлобья, настороженно, и в то же время с удивлением взглянул на собеседника.
— Это еще никому неизвестно, — проговорил он.
— Мне известно. Только вот непонятно одно. Зачем вам надо было писать анонимное письмо о намерении Каракурта ограбить Ювелирторг? Ведь вы были уже амнистированы, жили на свободе. Могли бы просто прийти и рассказать.
— Ничего ты не понимаешь, начальник, хоть и умеешь брать людей под жабры.
— Расскажите, пойму.
Наступила долгая пауза. Сивоконь то с интересом рассматривал пол, словно впервые увидел его, то кидал на Голубкина пристальный, подозрительный взгляд. Про себя полковник отметил, что прежняя злость и настороженность в этом взгляде уже отсутствовали. Сивоконь молча полез в карман и вытащил пачку «Беломорканала». Но она была пуста. Смяв, Сивоконь снова засунул ее в карман. Голубкин молча протянул ему открытую пачку «Казбека». Сивоконь взял папироску, закурил и, набрав полные легкие табачного дыма, медленно выпустил его через нос. «Приценивается, — подумал Голубкин, стоит ли мне рассказывать. Из такого черта, сколько ни жми, силой ничего не выжмешь, если сам рассказать не захочет».
— Это ты правильно делаешь, начальник, что сразу на бумагу не цепляешься, каждое слово в строку не тискаешь. Вот слушай, что я расскажу. Потом запишешь в протокол. Если в нем все будет, как я говорил, подпишу. То, что Каракурт мне поперек горла стал, это правильно. А из-за чего — это никого не касается. Не для протокола, для тебя скажу. Когда война началась, мне шестнадцать лет было. Я уже в большом хоре пел. То, что у меня жизнь не задалась, и сам я виноват, и война виновата, а больше всех проклятый Каракурт виновен. По последнему делу он на мне отыгрался. Сам почти чистеньким вышел, а я чуть вышку не получил. На мои же деньги, сволочь, смылся. И раз уж я человек конченый, то и с Каракуртом сам кончу. Так что торопись, начальник, брать Каракурта, пока он со мною на узком мостике не повстречался. О том, что Каракурт решил пошарить в Ювелирторге, я тебя известил. Послал письмишко. Расчет был такой: Каракурта на деле не возьмешь. Он по колени в крови, отстреливаясь, уйдет. Ну, я думал, вы тоже ухари, живьем его не выпустите. В перепалке угробите. И мне рук марать не придется. Обидно все же за такую гадину срок получить. Ну, не вышло это. Ушел от вас Каракурт. Не сумели вы его придавить. Вот и все.
Сивоконь говорил отрывисто, делая длинные паузы между фразами. Иван Федорович слушал его, раздумывая над тем, что, наверное, Сивоконь и известил Каракурта о приезде в «Счастливое» Александра Даниловича Лобова. Да, похоже, что это так и было. Ни Рябый, ни тем более, Запрометов в качестве контрагентов Каракурта не пригодны. Нужно будет сейчас это выяснить. И едва Сивоконь замолчал, как Голубкин, не давая остынуть порыву откровенности, спросил:
— Часто вы здесь встречались с Каракуртом?
— Два раза. Один раз в городе, а второй недавно в колхозе… — И Сивоконь резко осекся, поняв, что сказал лишнее.
Но Иван Федорович умышленно не заметил оговорки бандита. Сделав вид, что его интересует только городская жизнь Каракурта, он уточнил:
— Здесь, в городе, вы были на квартире у Каракурта?
— Нет. Каракурт никому не открывает свою малину, — обрадованный тем, что оговорка не привлекла внимания начальника, ответил Сивоконь. — Он меня на базаре встретил. А потом уже мы через одного знакомца сносились.
— Знакомец в городе живет?
— В городе.
— А поточнее не скажете? Адрес, фамилию?
— Знаешь, начальник, — мрачнея, ответил Сивоконь, — в наших делах с Каракуртом я иду в сознание. А про других ни гу-гу. Стукачей ищи в другом месте.
— Да нет, — дружески улыбаясь, ответил Голубкин, — стучать на других вы не будете. Это я знаю. — И, проверяя вдруг мелькнувшую догадку, небрежным тоном добавил: — Я только хотел перепроверить то, что нам уже известно. Фамилия этого знакомца Коновалов.
Сивоконь мрачно уставился в пол и с минуту сидел молча. Голубкин не торопил с ответом. Напряженная пауза затянулась. Но расчет Голубкина оказался верным. Первым не выдержал Сивоконь.
— Ну, выходит, твоя это удача, начальник, разузнал про Коновалова.
— Значит, через Коновалова вы и известили Каракурта, что в «Счастливое» приезжает Александр Данилович Лобов?
Сивоконь вскочил, схватил тяжелый стул короткопалой, по-звериному сильной рукой. Казалось, еще секунда — и он кинется на Голубкина. Но Иван Федорович спокойно, хотя и настороженно, смотрел на вскипевшего бандита.