Такое короткое лето
Шрифт:
Бог забыл Змеиногорск с тех пор, как в нем закрыли последний рудник. Когда-то в городе добывали серебро и золото, а теперь все забросили. Молодежь уезжает отсюда сразу после школы, потому что устроиться на работу здесь негде. Старики, получая пенсию, медленно доживают свой век.
Дядьке уже за семьдесят, но глубоким стариком он не выглядит. Когда я подходил к его дому, он колол в ограде дрова. От высокой кучи белых березовых поленьев исходил приятный запах свежего дерева. Увидев меня, он выронил из рук топор и, раскрыв объятья, удивленно воскликнул:
— Иван, ты откуда?
— Соскучился, вот и приехал, — сказал я, шагая ему навстречу.
Мы обнялись. Затем дядька отступил на шаг, окинул меня взглядом с ног до головы, но ничего не сказал. Очевидно, мой внешний вид его устроил.
— Пошли в дом, — сказал он. — Ты с дороги-то, чай, проголодался?
В бревенчатом доме было тихо и прохладно. Только на стене тикали ходики, из которых на длинной железной цепочке свешивалась гирька, похожая на еловую шишку. Такие часы почти нигде не сохранились. Даже здесь, в сибирской глуши, они были исторической редкостью. Я прошел на середину кухни, заглянул в комнату и, удивившись, что она пустая, спросил:
— А где тетя Таля?
— На огороде. Огурцы пошла смотреть. Сейчас придет.
Дядькину жену звали Наталья. Но все родственники, сколько я себя помню, почему-то называли ее Талей. Звал ее так и я.
В сенях звякнуло ведро, дверь отворилась и на пороге появилась хозяйка.
— Гость-то у нас какой, — всплеснула она руками, увидев меня. — А я и угощенья не приготовила.
Тетя Таля была добрейшим человеком, иногда мне даже казалось, что ко мне она относится лучше, чем к своим детям. Ее гостеприимству не было предела. Она суетливо заглянула в холодильник, захлопнула его и вышла в сени. Принесла оттуда эмалированную чашку сотового меда. Поставила ее на стол и полезла в подполье, из которого достала кринку холодного молока. Нарезала большие ломти свежего хлеба, положила их на тарелку и усадила меня за стол.
— Перекуси, — сказала она. — Отец баню топит. Пока попаритесь, приготовлю ужин.
Она почему-то никогда не называла мужа по имени, навеличивая его словом «отец».
— Надолго к нам? — спросила тетка, сев напротив меня и подперев кулачком подбородок.
— Пока не надоест, — ответил я, наливая в кружку молоко.
— Вот и хорошо, — обрадовался дядька. — Завтра поедем на покос.
Услышав о покосе, я чуть не поперхнулся. Однажды он уже брал меня метать сено. К середине дня на моих ладонях вздулись большие водянистые волдыри. Дядька посоветовал проткнуть их иголкой и протереть тройным одеколоном. Я так и сделал, когда мы вернулись домой. Но едва одеколон коснулся пораженной кожи, я взвыл от боли. Дядька одобрительно похлопал меня по плечу и утешающе сказал:
— Терпи, к утру пройдет.
Я заснул только к середине ночи. Ладони горели, словно в них положили раскаленные угли. Спина и мышцы от непривычной работы болели настолько, что я с трудом поднимал руки. Я не уснул, а провалился в забытье. Но едва рассвело, дядька растолкал меня.
— Собирайся, пора ехать, — сказал он и, гремя сапогами, которые при каждом шаге лязгали железными подковами, пошел на кухню.
— Куда? — спросил я, охваченный недобрым предчувствием.
— Метать сено, — строго отрезал дядька.
— Разве мы его не сметали? — ужаснулся я.
— Да ты что? — удивился дядька. — Нам еще и на завтра хватит.
Вот почему слова о покосе не обрадовали меня. Отхлебнув молока, я спросил:
— Опять метать сено?
— Нет, — засмеялся дядька, очевидно вспомнив мои мозоли. — На этот раз косить. Это полегче.
Первой в баню пошла тетя Таля. Несмотря на сухонькую фигуру, она парилась сильнее любого мужика, поэтому всегда ходила в первый жар. Из бани тетя Таля пришла с потным красным лицом, в накинутом на плечи влажным полотенцем. Вслед за ней пошли мы. Когда, напарившись, мы вышли из бани, на столе уже стояла закуска, рядом с которой возвышалась бутылка водки. Дядька, кряхтя, уселся за стол и потребовал сначала квасу.
— Тебе чо, не по глазам уже? — сказала тетя Таля, кивая на кринку.
Дядька налил квасу себе и мне. Выпил, крякнул и, посмотрев на меня, сказал:
— Ну вот, теперь ты похож на человека. А то, когда появился, я даже испугался. Бледный какой-то, словно хворый.
Он протянул руку к бутылке, отвернул пробку и налил всем по рюмке. Поднял свою, выпил и, вместо того, чтобы закусить, неожиданно спросил:
— Ты когда женишься-то? Не надоело болтаться одному?
— Сейчас они живут по-своему, — сказала тетя Таля, сморщившись после выпитой водки и вытирая ладонью мокрые губы. — Вон Степка Кондрашов который год как развелся, а жениться не собирается. Баб одиноких полно, обслужить есть кому, а ему больше ничего и не надо.
— Ты Степку-то с нашим Иваном не ровняй, — обиделся дядька. — Степка забулдыга, а Иван книги пишет.
— И забулдыге жена не помешала бы, — продолжала тетка. — Мужику с бабой всегда легче. С бабой он как бы при деле.
— А хочешь, Иван, я тебя женю? — От неожиданной мысли у дядьки озорно сверкнули глаза. — У нас тут соседка Римка Хромова, девка прямо на загляденье. Завтра же могу сосватать.
— А как же покос? — спросил я.
Дядька посмотрел на меня, перевел взгляд на жену, кашлянул и сказал:
— Покос можно на день отложить.
Я не ожидал столь горячего участия родственников в своей судьбе. Женитьба никогда не волновала меня, я не думал о ней. По всей видимости, не пришло время.
— Давайте лучше выпьем, — сказал я, стараясь переменить тему разговора…
На покосе мы пробыли целую неделю. Потом кололи с дядькой дрова, чинили крышу дома и дворовых построек. Но вскоре хозяйственные дела надоели и я стал ходить по утрам на рыбалку. Речка протекала прямо за огородами. Главной ее рыбой были пескари. Но нередко попадались чебаки, а однажды я вытащил довольно приличного хариуса. Дядька молча смотрел на мои забавы, но в конце концов не выдержал. Когда я вновь стал собираться на рыбалку, он как-то особо пристально посмотрел на меня, сопя, вышел во двор и принес оттуда новенькую корчажку.
— Вчера весь день возился с ней, — сказал он, ставя корчажку около моих ног.
Корчажки плетут из тонких ивовых прутьев и ставят недалеко от перекатов, где собирается рыба. Снасть эта довольно уловистая, за ночь можно поймать рыбы на хорошую сковородку, а то и больше. Беда в том, что такая ловля не представляет никакого спортивного интереса. Я скользнул по корчажке равнодушным взглядом и снова занялся рыболовными крючками.
— Брось ты эту ерунду, — не выдержал дядька, увидев крючки. — Я тебе такую снасть сделал, что никакой удочкой столько не добудешь.