Такое короткое лето
Шрифт:
— Я скажу тебе об этом позже. Хорошо?
— Хорошо, — согласился я.
— Я до сих пор вспоминаю храм Святого Вита и органную музыку, — задумчиво произнесла Маша.
— Да, это было чудесно, — сказал я. — Но ты не слышала хороший церковный хор. Он берет за душу так, что царапает сердце.
— Я вообще была в церкви всего несколько раз.
— Пойдем завтра, — предложил я. — В Москве много хороших церквей.
— Пойдем, — сказала Маша. Легко вздохнула и, улыбнувшись, добавила: — Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?
— Чего? — спросил я.
— Обвенчаться в церкви.
— Ну так обвенчаемся. — Я присел рядом с ней и обнял ее за плечи. — У меня в Барнауле есть знакомый священник. Очень хороший священник. На его проповедях не протолкнуться. Он нас обвенчает.
— Как его звать?
— Отец Михаил. А что?
— Если мы будем венчаться в Барнауле, никто из подруг не увидит моего венчания. А я хочу, чтобы они его видели.
— Мы пригласим их в Барнаул.
— Это очень дорого.
— Ольгу и еще двух-трех приглашать все равно придется.
— А твои друзья? Гена и Валерий Александрович? Кстати, Генина жена так хорошо говорила о тебе.
— Нина хорошо говорила обо мне? — удивился я.
— Ты об этом спрашиваешь, как будто не веришь. — Маша пристально посмотрела на меня.
— Ты знаешь, что она сказала мне сегодня утром? Что я не стою даже мизинца твоей руки.
— Мы с ней сразу стали симпатизировать друг другу, — заметила Маша. — Она мне понравилась.
— Еще бы, — сказал я, сделав обиженное лицо. Я вспомнил, как Нина называла меня забулдыгой. Но говорить об этом Маше не стал.
— Я так хочу обвенчаться в церкви, милый, — сказала Маша, закрыв глаза и откинув голову. — И послушать церковный хор.
За окнами уже давно мерцал отсвет уличных фонарей. Мы сидели в полутемной комнате, не зажигая света. Маша притиснулась ко мне и я чувствовал, как биение наших сердец передается друг другу. Потом мы отодвинули столик, разобрали постель и легли спать. Мы уже засыпали, Маша, как всегда, лежала, обняв меня одной рукой и положив голову на мое плечо, когда раздался телефонный звонок. Я протянул руку к тумбочке, нашарил телефонную трубку и поднес к уху.
— Вы знаете, что посторонние могут находиться в гостинице только до одиннадцати часов? — раздался в трубке дребезжащий женский голос, показавшийся мне самым противным из всех, какие когда-либо приходилось слышать. В голове сразу промелькнула мысль: эта вымогательница не успокоилась. Сотни, которую я отдал, ей показалось мало.
— Что случилось, милый? — спросила Маша, подняв голову.
— Ничего особенного, — сказал я. — Спи. У дежурной по этажу появились ко мне какие-то вопросы.
— Это из-за меня, — сказала Маша и села.
— Ложись, пожалуйста, и ни о чем не думай. — Я поцеловал ее в голову и стал натягивать брюки.
Кое-как застегнув пуговицы рубашки, я сунул босые ноги в туфли и направился к дежурной. Она сидела в комнате за своим столом, но это была не та женщина, с которой я расплачивался днем. Я понял, что меня передали по эстафете и теперь будут доить, как корову, до тех пор, пока Маша будет оставаться со мной. Я не стал ждать, что скажет дежурная и заговорил первым.
— Мы же договорились с вашей предшественницей, — сказал я, — что за все услуги я буду расплачиваться утром. Но если вы хотите сейчас, пожалуйста.
Я достал из бумажника сотню и положил на столик. Дежурная, как и ее предшественница, открыла верхний ящик, смахнула купюру туда и, не глядя на меня, сказала:
— Но если ночью будет проверка, я о ваших делах ничего не знаю.
— Разумеется, — сказал я и зевнул, прикрывая рот ладонью. Мне действительно хотелось спать.
Дежурная посмотрела на меня, пожала плечами и уткнулась в лежащую на столе толстую, исписанную от руки тетрадь.
Я повернулся и направился к себе, твердо убежденный в том, что ночью кто-нибудь постучит к нам в дверь и снова потребует денег.
— Зачем тебя вызывали? — спросила Маша, когда я оказался в комнате. Она лежала на кровати, закрывшись одеялом до самого подбородка.
— Выяснить, осталась ты у меня ночевать или нет.
— И что ты ей сказал?
— Что такую девушку, как ты, я не отпущу ни за что на свете.
— Я поеду к себе, — сказала Маша, поднимаясь с постели.
— Ну вот еще, — я подошел к ней и обнял за плечи. — Я обо всем договорился с дежурной, она взяла у меня деньги и больше нас никто не тронет в эту роскошную ночь. Давай начнем все с начала. — Я сел на кровати напротив Маши. — Пусть эта ночь будет у нас первой.
— А может так и надо, — легко согласилась Маша и снова легла, натянув на себя одеяло.
Ночью я проснулся от тревоги, щемившей сердце. Такое уже было со мной в Праге. И так же, как в пражской гостинице, первым делом я протянул руку к Маше. Ее не было. Несколько мгновений я лежал с открытыми глазами, привыкая к темноте, потом обвел комнату взглядом. Маша сидела в кресле, забравшись в него с ногами. Она вся сжалась и походила на маленький белый комочек и я сразу ощутил в груди неприятный холодок. Встав с постели, я подошел к креслу, осторожно прижал ее к себе и тихо спросил:
— Тебе худо?
Она молча кивнула. Я сел на подлокотник, обнял ее за голое, холодное плечо. Она уткнула подбородок в колени и я услышал редкие, беззвучные всхлипы.
— Это то же, что было в Праге? — спросил я.
— По всей видимости, да, — ответила она, не поднимая головы.
— Ты говорила об этом с врачами?
— Говорила.
— Ну и что?
— Надо ложиться на обследование. Пока не будет анализов, никто не может сказать ничего определенного.
— Утром мы сразу же поедем в больницу, — сказал я, целуя ее колени. Тревога, с которой я проснулся, только усилилась. — Тебе не холодно? Может пойдем в постель?