Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Шрифт:
Заботы у женщин, конечно, похожие: приготовить, убрать, накормить, в очередях постоять — дел немало. Рассиживаться с разговорами, — на это времени не было. Другое дело, если так, мимоходом, случайно встретившись во дворе, перемолвиться парой-другой слов… на часик-другой, если нет дождя.
Да нет, восстание маршала Блюхера на Дальнем Востоке, о котором сообщил Алфреду майор Майстер из гестапо, их не интересовало. Какое дело Хелли и Марии до того, что русский из немцев в Чите хотел образовать Дальневосточную советскую республику, что на улицы выходили рабочие заводов и на подавление этих выступлений были брошены войска НКВД, столкновения носили кровавый характер, а регулярные войска отказались стрелять в народ и переходили на сторону выступивших, верных правительству разоружили и арестовали. Сторонники Блюхера стали хозяевами в городе…
Анна Владимировна родилась в аристократической семье в Петербурге. Во время революции была маленькой девочкой. Богатые родители воспитывали её в довольстве. Революция отняла у неё родителей, и в поисках средств для существования, без копейки в кармане, она приехала в Москву. Здесь скудно зарабатывала белошвеей. Часто меняла фамилии, чтобы скрыть своё происхождение, и сегодня лишь единицы из высокопоставленных чиновников знают о нём.
Её судьба резко изменилась в день, когда по московским улицам проследовала похоронная процессия второй жены Сталина. Овдовевший диктатор шёл за гробом. Вдруг из открытого окна одного дома бросили на гроб алый цветок. Спустя несколько дней в нищенской квартире Анны Владимировны объявились агенты ГПУ и предложили следовать за ними. Прекрасная Анна Владимировна побледнела и осведомилась дрожащим голосом, будут ли её расстреливать. Агенты пожимали плечами, они отвезли её в Кремль и оставили в огромном пустом зале, стены которого украшал единственный портрет Ивана Грозного. Минут десять, показавшиеся ей бесконечными, провела она в ожидании, пока не открылась потайная дверь и не вошёл мужчина. Анна Владимировна почти потеряла сознание, увидев, что вошедший оказался всесильным товарищем Сталиным. «Не бойтесь, — сказал ей Сталин, — я лишь хотел поблагодарить вас за цветок. Вы дочь княгини О.? Да? Если бы не революция, то стали бы наследницей большого богатства. Вы были помолвлены с полковником Павловым, которого расстреляла революция. Сейчас работаете швеёй. Правда ли?» — «Правда, — прошептала Анна Владимировна, — но откуда вы всё это знаете?» — «Товарищ Сталин знает всё», — ответил диктатор и улыбнулся… [4]
4
Рассказ об Анне Владимировне взят из немецкого еженедельника оккупационного времени «Дас Бильд».
Этот интереснейший рассказ прервал пришедший некстати Алфред, и Хелли спохватилась: обед только в проекте, ждать же Алфреду некогда, обед должен быть именно в обеденное время!
К еде Король относился равнодушно, хотя аппетитом не страдал. Ел всё, что подавали. Хелли с Алфредом приходилось труднее. В этой связи Король давно сделал удивившее его наблюдение: когда они жили на хуторе Сааре, Алфред, работавший в хозяйстве наравне со всеми, не раз заявлял Хелли или Ангелочку: «Мне надо есть как следует, я выполняю тяжёлую работу, я же пашу».
И он ел «как следует». Король же думал, что Серая лошадь — да, вот кому действительно тяжело, она пашет, а Алфред… он же только ходит за лошадью, — налегая на ручки сохи, почти спит да покрикивает: «Но-о!» Разве это так трудно? Потом и в городе он машинально отмечал привычку Алфреда определять себе рацион в зависимости от объёма выполняемой им работы; когда Алфред стал делать мебель, он говорил Хелли: «Мне надо поесть как следует, я же делаю тяжёлую работу».
Здесь Король согласился. Алфред с утра до вечера пилил, строгал, таскал доски, и это было тяжело. Король это знал, сам попробовал переносить доски… одну доску.
Мария Калитко поспешила домой, Хелли и Алфред уточняли перспективы наискорейшего обеда. Алфред спешил, у него «горячая» работа в мастерской. Мимо их ворот, печатая шаг, промаршировала колонна самооборонцев, распевавшая громкоголосым хором национальную песню про землю эстонскую, её народ, чей мужественный нрав ещё не погиб. Тайдеман как-то заметил в шутку: «Устраивают конкурсы песен на улицах нашего города. Сначала русские маршировали и пели „Широка страна моя“, затем немцы про красавицу Лили Марлен, теперь самообороновцы запели про нрав свой мужественный, который никак не желает умирать…»
Алфред спешил не столько в свою мастерскую, сколько во двор того дома, где была его мастерская, и Хелли о том знала. Она понимала, что там во дворе для Алфреда больший интерес, чем заказанные профессором Пальдроком книжные полки. Потому что это было для Алфреда новое дело, даже в некотором роде мечта. Как всё новое, которое Алфреду приходилось в жизни осваивать, так и это он постигал азартно, увлечённо, отдавая делу каждую свободную минуту. Он давно раздобыл каркас старого грузовика с кузовом. Затем достал колёса, и несколько недель потратил на их установку к грузовичку; для этого ему пришлось изучать соответствующую литературу, которой были завалены и стол, и диван в торжественной комнате. Вечерами и ночью он корпел над ними куда более прилежно, чем Его Величество Король над своими учебниками. В результате грузовик встал на ноги, то есть на все четыре колеса, хотя пока ещё без самого главного — мотора. Но это не помеха, если есть голова у того, кто взялся сие транспортное средство восстановить.
Сарай во дворе превратился в автомастерскую со всевозможными непонятными Королю, непривычными инструментами. Его аристократическому глазу содержимое сарая представлялось грудой железок. Конечно, Король не мог взять в толк, зачем Алфреду понадобилась возня, отнимающая немало времени, которого ему и так не хватало, чтобы выполнять заказы на мебель; не могла понять и Хелли, но и сам Алфред, вероятно, толком не мог объяснить этого и не стремился, хотя понимал, для чего ему это надо: потому что интересно.
Он научился класть печи не для того, чтобы стать печником, а потому, что интересно. Интересно вдвойне: во-первых, понять принцип тяги в печи, а поняв, сконструировать печи с максимально обогревательными возможностями; во-вторых, интересно, в состоянии ли он вообще это дело освоить? Он научился разбираться в портновских выкройках не для того, чтобы стать портным, а потому, что интересно овладеть совершенно самостоятельно этой профессией. Он научился шить обувь не потому, чтобы стать сапожником, а чтобы не бегать к тому из-за каждой протёртой подмётки. В результате он умел многое, потому что для него интересным было всё то, чего он не знал, но с чем сталкивался. А автомобиль?.. Он не умеет ещё водить, но разве дело в этом? У него не было автомобиля? Но разве дело в этом! Автомобиль он сделает, а значит, и водить научится. По вечерам он брал аккордеон и играл своим гостям, кому «Лили-Марлен», кому «Широка страна моя…». Хотя последняя песня в данное время особым спросом не пользовалась, больше просили «Лили-Марлен».
Король же наслаждался жизнью и буквально руками трогал живую природу. Он, можно сказать, пил вкусный солоноватый свежий воздух и впитывал взглядом золотистую красоту осенних деревьев в парке, где носился на велосипеде по дорожкам, усыпанным граней, упиваясь ощущением скорости. Как лихо он мчался на пастбище к Лонни, которая уже принимала под свою опеку городских коров. Но Лонни уже не ходила в Закатное кафе играть на рояле, поскольку кафе сгорело, когда здесь проходил фронт. Раздавались глухие удары на Сырве, они говорили о том, что там кто-то ещё оборонялся. Хотя сколько же там можно держаться, если учесть, что оборонительные сооружения воздвигали местные жители, которых заставили исполнять эту работу красные командиры тогда, когда немецкие войска уже высадились на остров.
Население, как стало известно из рассказов жителей деревни Салме (там фронт давно прошёл), не очень жаждали строить укрепления для русских. Мужиков мобилизовывали со своими лопатами, да кирками, да провизией на два-три дня и заставляли сооружать противотанковые железобетонные столбы. Для этого смастерили деревянные формы, которые заполняли железом и заливали бетоном. Норма — пять столбов на человека, а делали кое-как. Едва наблюдавший за работой политрук отлучался или уходил совсем, формы тут же заполнялись крупными булыжниками да валунами и заливались цементом — охота была крестьянам стараться! Можно себе представить, сколько могли продержаться построенные на таком энтузиазме укрепления…