Такой я видел Индию
Шрифт:
Конечно, есть здесь Маунт-роуд, главная улица — средоточие крупных магазинов и контор — и боковые улочки, забитые мелкой торговлей, транспортом и, конечно, людскими толпами. На Чайна-базаре и Мур-маркете можно купить и ржавые гвозди, и подержанные книги, и прекрасные произведения индийских мастеров.
Но во всех районах толпа по виду примерно однотипна — женщины в тяжелых, но не слишком дорогих сари, мужчины в европейских брючках или в дхоти — кусок белой материи, который повязывается вокруг ног на манер юбки. Дхоти можно сделать длинным до земли или же, если жарко, — выше колен: подвернуть концы и сложить его вдвое.
Мадрасцы гордятся этим простым и эффективным изобретением народного «ателье мод». Когда я спросил однажды у своих тамошних друзей, что бы купить на память о Мадрасе, они посоветовали приобрести именно дхоти, тут же продемонстрировав, как оно удобно в носке, и объяснили, помахав его концами, что оно обеспечивает «прекрасную вентиляцию тела».
Итак, мадрасская толпа отличается большей однородностью — мало нищих, мало выставляемых напоказ богатства или бедности, — простотой, приверженностью к национальной одежде и (самое заметное) активностью и жизнерадостностью. Особенно поражает южный, темпераментный и беззаботный строй жизни города, когда приезжаешь в него из хмурой Калькутты, чьи многочисленные нерешенные проблемы вопиют на каждом шагу.
Мадрас — столица штата, который назывался тоже Мадрас, но как раз накануне моего отъезда был переименован в Тамилнад. Это изменение имеет важное значение — отражает рост национального сознания населяющих его тамилов.
Чтобы охарактеризовать политическую обстановку здесь, надо начать издалека. Известно, что население Индии многонационально и многоязычно, однако основные национальности принадлежат к двум группам — индоевропейцам и дравидам. Первые, более светлые и «европеоидные», населяют в основном Северную Индию, включая часть областей на Деканском полуострове вроде Махараштры. Вторые — люди с темной кожей и курчавыми волосами — живут в Южной Индии. Дравидийские языки во многом схожи между собой и резко отличны по грамматике и фонетике от индоевропейских.
Вопрос о том, как дравиды и индоевропейцы появились на Индийском полуконтиненте, все еще вызывает ожесточенные споры, и о нем позже. Ясно одно — они «соседи по Индии» и за несколько тысячелетий совместного существования сильно сблизились. В индоевропейские языки перешло немало дравидийских слов, а в языки южноиндийцев — еще больше слов из санскрита — древнего литературного языка северян.
Возникла общая религия — индуизм, хотя она и вобрала как бы совершенно механически самые разнородные культы. Шива, ставший в конце концов наиболее почитаемым божеством, является по происхождению дравидийским богом. Множество женских божеств, которым поклонялись древние дравиды, нашли свое место в нынешнем индуистском пантеоне.
Но все же в этом взаимопроникновении культур ведущую роль сохранял североиндийский, «арийский» элемент. Именно санскрит стал языком культуры и науки, как позднее латынь в средневековой Европе. Именно веды — сборники гимнов-песнопений, созданные индоевропейскими племенами, стали главными священными книгами. И именно брахманы — наследственные жрецы, толкователи ведийских гимнов и других священных текстов, стали носителями общеиндийской религии и общеиндийской культуры.
Правители многочисленных княжеств Южной Индии, желая прослыть покровителями религии и искусств, приглашали с Севера сотни и тысячи брахманов, раздавали им деревни с прикрепленными к земле работниками, чтобы брахманы могли вести безбедную жизнь, толковать веды, обучать санскриту, давать желающим благочестивые советы и, конечно, молиться за благополучие облагодетельствовавшего их монарха. Жрецы-дравиды тоже иногда добивались равного с ними положения, но чтобы их признали «настоящими» брахманами, им, надо было убедить окружающих, что они вовсе не местные, а тоже когда-то пришли с Севера.
Со временем брахманы на юге занялись вещами, далекими от благочестия, — сделались налоговыми чиновниками, министрами и губернаторами, помещиками, военачальниками, купцами и людьми «свободных профессий». Но социальное их положение зависело от принадлежности к брахманскому сословию, и потому предания об их северном происхождении тщательно оберегались и культивировались.
Когда в начале XIX в. идеи национализма начали охватывать все области Индии, тамильский национализм принял «дравидийскую» окраску. Тамильская интеллигенция, наиболее развитая по сравнению с интеллигенцией других народов Юга, претендовала на то, что она представляет всех южан — малайяли, каннада и андхра. Широкое распространение получили идеи отличия и, конечно, преимущества дравидийской культуры перед «арийской». Подчеркивалось, что североиндийцы утратили свою самобытность в результате вторжения ислама и истинная индусская культура сохранилась только на Юге, что Север угнетает южан политически и экономически и т.д.
Национализм всегда ищет врагов не только внешних, но и внутренних. Для тамильских националистов врагами были делийские политиканы, бомбейские и калькуттские капиталисты, а также местные брахманы, которые заслужили нелюбовь народа тем, что занимали привилегированное положение.
Один из зачинателей «антибрахманского движения» на Юге имел обыкновение поучать своих последователей:
— Если ты увидишь одновременно змею и брахмана, убей сначала брахмана.
Впрочем, на самом деле движение было не столь кровожадным. Его руководители, образовавшие в 20-е годы XX в. «Партию справедливости», а потом Дравидийскую партию («Дравида кажагам»), не призывали к террору против брахманов, но считали своими врагами не англичан, а североиндийцев, в том числе и лидеров Национального конгресса.
В 30-40-е годы, когда в борьбу за независимость включались все народы и все слои Индии, идея местного сепаратизма не могла быть особенно популярной. «Дравида кажагам» (ДК) оставалась партией незначительной группы тамильских интеллигентов.
Однако после достижения независимости положение изменилось. Англичане, будучи предметом общей ненависти, невольно выполняли объединяющую роль. После их ухода единство Индии могло быть обеспечено только равноправием ее наций, предоставлением равных возможностей культурного и экономического развития.
И оказалось, что обвинения ДК, направленные против общеиндийских организаций, имеют под собой кое-какую почву. В них действительно руководящее положение занимали северяне. Новые гидроэнергетические и индустриальные объекты решением правительства строились главным образом в Северной Индии, южным штатам отпускались на это относительно незначительные средства.
Отколовшееся от «Дравида кажагам» левое крыло, принявшее название «Дравида муннетра кажагам» (Дравидийская прогрессивная партия) и возглавленное видным адвокатом, большим мастером устного и печатного слова и хорошим организатором Аннадураем, быстро превращалось в могущественную политическую партию.
В качестве основной задачи она выдвинула отделение четырех южных штатов от Индии и образование независимого государства Дравидистан. Надо сказать, что попытка ее повести за собой другие народы Юга провалилась. Организации «Дравида муннетра кажагам» (ДМК), хотя и были созданы в Керале, Майсуре и Андхре, не получили массовой поддержки. Но в самом Тамилнаде, особенно в среде мелкой буржуазии Мадраса и ремесленников небольших городков, влияние ее росло стремительно. Карта будущего нового государства, охватывающего полуостров, стала все чаще появляться на стенах домов, на значках и на первых полосах тамильских газет.