Такса
Шрифт:
Она была уверена, что больше никогда его не увидит. Никогда. Никогда. Никогда. И вот вам…
— Здравствуй, Женя.
И голос. Этот голос. Хорошо поставленный голос преподавателя. Его она тоже не хотела больше слышать. Никогда в жизни. Никогда. Никогда. Никогда.
— Пригласишь меня войти?
И легкая улыбка. Такая… победоносная. Он наслаждается ее замешательством.
Женю выручило ее ослиное упрямство. Бешеный темперамент. И заоблачная гордость.
— Нет, — привалилась к дверному косяку, скрестила руки на груди.
— Боишься меня?
Женька
— Опомнись, Валера! Кто тебя боится? Не видишь, что ли? У меня уборка. Так что выкладывай по-быстрому, чего тебе надо, и проваливай. Я занята.
Он неодобрительно качает головой.
— Я же ради тебя приехал, Женя. Чтобы помочь.
— Оху*ть! — всплескивает руками Женька. — Какое благородство. Всемирная организация «Доценты без границ»! Ой, пардон, доктора наук.
— Жеееееня, — предупреждающе тянет Поземин, — ты совершаешь огромную ошибку, неужели ты не понимаешь!
— Да понимаю я! Что ошиблась! Дурака сваляла! Но что мне было делать? Виталька пошел с пик, а у меня на руках были одни трефы!
Валерий Поземин в немом изумления смотрит на нее, пытаясь переварить услышанное. Наконец, до него «доходит».
— Все шутишь. Даже сейчас.
— Почему «даже»? Сейчас самое время! Ты такой… забавный.
Он преувеличенно громко вздыхает.
— Женя, пожалуйста. Давай поговорим как взрослые люди.
— Так я жду! Начинай уже говорить как взрослый. Конкретно и по делу!
— Женя! — он серьезен. Даже торжественен. Но Женька вдруг с удивлением замечает, что он… волнуется. — Отзови своих псов. Это ни к чему хорошему не приведет.
— Псов?! Валерик, ты головкой не ушибался?
— Женя!!!
— Что «Женя»?! Прекрати изъясняться загадками и скажи внятно и четко, зачем приперся.
Он издает еще один театральный вздох. Но руки выдают волнение. А Женькино удивление возрастает. Похоже, она чего-то не знает.
— Я про твоего… Баженова.
У нее внутри все обмирает. Как?! Каким образом? Почему? Откуда он знает про Олега? Что вообще, черт подери, происходит?!
Один медленный вдох-выдох. Чтобы успокоиться. Она уже достаточно взрослая, чтобы держать свои эмоции и темперамент в узде.
— Что ты имеешь в виду? — обманчиво спокойно интересуется она.
— То, что по твоей указке этот господин адвокат поставил на уши весь университет.
Женя вся сосредоточена на том, чтобы успокоиться. И не дать, ни в коем случае не дать понять Поземину, что она совсем, напрочь не понимает, о чем речь! Думать о том, что умудрился натворить Олег, она будет потом. А сейчас, сейчас ей надо выдержать бой с собственным прошлым.
— И что тебя не устраивает?
— Женя, — Поземин складывает руки в почти молитвенном жесте, — зачем ворошить прошлое? Это никому не принесет счастье. Чего ты добиваешься?
— Неужели Олег это недостаточно ясно объяснил? Странно, он квалифицированный юрист, и должен был четко обрисовать ситуацию.
Женька с удовольствием
— Женя, ты не представляешь, что у нас там происходит…
Она пожимает плечами.
— И знать не хочу.
— Женя, я прошу тебя. Я тебя умоляю, Женечка. Останови это.
Она так этого ждала. Когда-то. Что он придет. Вернется. Будет просить, умолять. Да вот только сейчас ей было… неинтересно. До смерти было интересно выяснить, что такое учудил этот «господин адвокат». Аж руки чесались… Вцепиться в его вечно идеально лежащие русые волосы и вытрясти из него всю правду! А вот излияния Валеры Поземина, который когда-то был ее солнцем, вокруг которого вращалась планета по имени «Женя Миллер», ее оставляли скучающе-равнодушной.
«Поздравляю тебя! — мысленно сказала себе она. — Вот ты и вылечилась. Сама не заметив, как».
— Женя! Что ты молчишь?
— Иди на х*й, Поземин!
Он бледнеет еще больше. Пытается сохранить лицо.
— Грубо, Женя, очень грубо… Так сильно хочешь мне отомстить?
— Да сдался ты мне! У Олега очень широкие… полномочия. Хочешь договариваться — договаривайся с ним.
Поземин отчетливо вздрагивает. Он видел Баженова всего один раз, когда тот приходил на кафедру и о чем-то разговаривал с профессором Худяковым. И этого одного раза хватило, чтобы оценить все: и холодный, с отблеском хирургической стали взгляд светло-голубых глаз, и спокойные, говорящие о превосходной выдержке, манеры, и великолепный (он не мог не обратить внимание!) итальянский темно-синий костюм, и небрежно выглядывающий из-под манжеты рубашки Rado. И понять, что такой соперник ему не по зубам. Договариваться с ним бесполезно. Он попробовал повлиять на более слабое звено. Но, похоже, его план не удался. Звено оказалось не таким уж слабым.
Поземин злится. Все рушится. Идет прахом. И его вдруг охватывает непреодолимое желание… напомнить ей. Сделать больно. Унизить.
— А ты стала стервой за это время, ты знаешь? Что, трудно пришлось? Непросто жить на дне? Зато ты теперь самая настоящая сука!
Он хотел ее оскорбить. Но вместо того, чтобы обидеться, задохнуться от боли и возмущения, Женя фыркает. Смотрит на него с веселым изумлением.
— Ай-ай-ай, Валерий Анатольевич! Это откуда же доктора наук знают такие слова? Стыдно, стыдно… — и, сложив руки на груди и смерив его с ног до головы пристальным взглядом, добавляет: — Ты тоже не похож на цветущий бутон. Отнюдь. Всего-то пара лет, но как они тебя потрепали!
Привстает на цыпочки, пытаясь заглянуть ему в макушку.
— Что это, лысина просвечивает? Боже, какая досада! И мешки под глазами — жуть. А пузо-то какое отрастил, — Женька неожиданно хлопает его по животу, отчего Поземин едва ли не складывается пополам. — Наверное, и с эрекцией проблемы… усугубились?
Она бьет его по больному. Он и опомниться не успевает, а Женька все продолжает:
— Как же ты теперь такой потрепанный-потасканный студенток и аспиранток клеишь? Еще получается?