Талант марионетки
Шрифт:
В зале царила тишина: немногочисленные зрители притихли, и лишь со сцены доносились голоса актеров да звуки их шагов. Такой магический эффект был под силу только Рене Тиссерану, и именно для него Дежарден проводил сегодняшний прогон. Даже на генеральной репетиции ни актеры, ни режиссер не выкладывались до такой степени.
До премьеры оставалась всего неделя, и каждая мелочь свидетельствовала о растущем напряжении. Из мастерской доставили еще не все декорации, и колонны из «Цезаря и Клеопатры», закрывающие брешь справа, подчеркивали эксцентричность оформления сцены. Вместо ожидаемых стен королевского замка фоном для спектакля служил причудливый зал. Он явился прямиком из будущего:
Марианна ван дер Меер красовалась в роскошном комплекте из опалов, оправленных в золото. Жером скривился, когда появилась Корделия: так неуместно смотрелись эти украшения на фоне неброского наряда младшей дочери короля. Возможно, на каком-нибудь приеме Марианна выглядела бы эффектно, но ведь Корделия должна быть воплощенной скромностью. Впрочем, говорить об этом актрисе, похоже, бессмысленно. Глупая девица. Хорошо, что в целом спектакль шел как по маслу: не прошли даром многочисленные репетиции и все те нагоняи, которые актеры получали от режиссера. Марк Вернер, несомненно, был в ударе, и Жером ощутил прилив гордости, как будто это он сам стоял на сцене, полностью перевоплотившись в Лира.
…Ступай от нас без ласкового слова
И без благословения отцова.
Пойдемте, герцог.
Большая часть актеров торжественно проследовала за кулисы, подчеркнуто подобострастно кланяясь королю, а Себастьен тронул за локоть будущую супругу Корделию.
С сестрами простись.
Марианна смотрела на короля, стоя в профиль к зрителю, и молчала, нервно перебирая ожерелье на своей шее. Как неестественно, как затянуто! Если бы не Тиссеран, он заставил бы ее пройти эту сцену сначала. Для чего такая пауза? Какого эффекта она хочет этим добиться? С ужасом Дежарден понял, что пауза не намеренная: эта дурочка просто забыла текст. «Отцовские сокровища, в слезах иду от вас», – хотелось закричать ему, но это все равно бы не помогло. Режиссер скосил глаза на директора. Тот, как будто забавляясь, приподнял одну бровь и следил за кусающей губы Марианной, по лицу которой медленно разливалась краска. Тишину можно было резать ножом.
Потом стукнула, коснувшись пола, трость. Тиссеран встал и сделал несколько неторопливых шагов к сцене по проходу. Остановившись между креслами первого ряда, он прочистил горло. Марианна, уже совершенно пунцовая, повернула к нему лицо. Дежарден вскочил.
– Мадемуазель Ван дер Меер, думаю, вы сегодня не в форме, и вам лучше покинуть репетицию, – сухо сказал он.
Марианна раскрыла рот, как будто задохнувшись от возмущения.
– Я в отличной форме! – резко выпалила она, бросив храбрый взгляд сначала на директора, потом на Дежардена. – Это все остальные тут, похоже, не в форме! – Она вызывающе смотрела на него.
– Сейчас вам лучше уйти, – стараясь сохранять самообладание, с нажимом ответил он. – Обсудим эту ситуацию позже.
– Я не собираюсь ничего с вами обсуждать! – выкрикнула Марианна, и ее голос сорвался на визг. Себастьен предупреждающе сжал ее руку, но она с негодованием высвободилась. – Вы с самого начала против меня! Придираетесь и не даете ни минуты отдыха! А я должна работать тут на вас, зарабатывать вам деньги!
– Избавьте мсье Тиссерана от ваших истерик, – прорычал Дежарден, но директор едва заметным жестом остановил его.
– Почему же, – негромко и насмешливо произнес он, – пусть говорит, очень интересно.
Марианну эти слова только раззадорили еще больше.
– Мсье Тиссеран такой же, как вы, – она подошла к самому краю сцены. – Обращаетесь со мной как будто я какая-нибудь раба, а не актриса! – Марианна с негодованием сжала кулачки. – Можно подумать, на вашем театре свет клином сошелся! – запальчиво воскликнула она прямо в лицо директору, потом развернулась и почти бегом ринулась за кулисы, звонко стуча каблучками.
Дежарден выжидательно смотрел на Тиссерана, но тот невозмутимо вернулся на свое место.
– Продолжайте, – кивнул он. – У вас ведь есть замена?
Режиссер обернулся на зал и нашел взглядом Жюли, которая сидела с округлившимися глазами.
– На сцену, – яростно прошипел он.
Плотный тюль едва пропускал тусклое декабрьское солнце. Стрелки часов в позолоченной раме подбирались к отметке полудня, но царящая в спальне атмосфера неги навевала мысли о раннем утре. В уютной квартире на Трокадеро, в самом дорогом шестнадцатом округе Парижа, не было места для суеты и спешки – лишь томное безделье и праздная роскошь. Марианна ван дер Меер встряхнула короткими волосами и поправила шелковый халатик с китайским рисунком, игриво сползший с плеча.
– Сними, так мне нравится больше, – проговорил Морель с видом творца, который смотрит на свое произведение искусства. Что-то в этом было: и квартира, и мебель, и безделушки на столе, и даже этот самый халат были куплены на его деньги, гонорара актрисы едва ли хватило бы на пару туфель да новое платье. И сама Марианна была его творением – от маленьких розовых мизинчиков на ногах до белокурой головки принадлежала ему целиком.
Она игриво засмеялась, скинула пеньюар, скользнула назад в постель и прильнула к Морелю. Финансовый директор редко мог позволить себе подобные дни. Обычно он приходил в театр раньше всех и славился своей пунктуальностью, да и ночи вне дома были, к большому его сожалению, редки, но сегодня Морель решил позволить себе незапланированный выходной. Театр подождет, ничего с ним за один день не случится. Он откинулся на подушки, ворохом возвышающиеся на огромной кровати под балдахином, и лениво провел рукой по бархатистому плечу Марианны.
– Может быть, мне бросить этот театр? – задумчиво протянула она, и Морель лениво приоткрыл глаза:
– Что?
– Как думаешь, Жан-Луи?
Она уже начинала этот дурацкий разговор вчера, когда рыдала у него в кабинете, а он отпаивал ее коньяком из своих запасов, которые держал для важных гостей, пока тот не высушил слезы. И вот теперь она снова завела эту волынку.
– Брось эти глупости.
– Ну почему же? – Марианна поджала губки и подмигнула своему отражению в трельяже напротив кровати.
Это было волшебное зеркало, в котором она всегда выглядела превосходно: что ранним утром, когда просыпалась и потягивалась, выгибая спину, точно кошечка, что ночью, прежде чем опуститься в мягкое царство подушек и одеял. Она могла проводить перед ним часы, примеряя украшения и наряды, а то и вовсе стоя совершенно обнаженной и любуясь своей совершенной фигурой. Жан-Луи любил, чтобы к его приходу на ней не было ничего, кроме подаренных им драгоценностей вроде недавних опалов и пары капель каких-нибудь тягучих, сладких духов.