Талисман Белой Волчицы
Шрифт:
— Понятно, — протянул Алексей и посмотрел на Егора, — придется тебе заняться твоим приятелем Тобурчиновым и узнать, откуда ему вдруг такое счастье привалило.
— Это мне счастье привалило, — буркнул Егор, — не было у бабы забот, так купила порося!
— Это на его землях тебе шапку прострелили? — спросил Михаил.
— На его, — махнул рукой Егор, — только не шапку, а фуражку.
— Не все ли равно, — посмотрел на него внимательно Михаил. — Смотри, чтоб в голове сквозняк не устроили!
А может, кого
— Премного благодарны, Михаил Корнеевич, но мы уж с Ермашкой как-нибудь, потихоньку-полегоньку и достанем Тобурчина, паскудного вражину, что мне казенное обмундирование испоганил.
— Ну смотри, — посмотрел на него в упор Михаил и отвернулся к Алексею. — Откуда у вас это клеймо?
— Пока не могу сказать. Надо выяснить некоторые обстоятельства. — Алексей взял из рук Михаила брусок и опустил в карман сюртука. — Но обещаю, что сделаю это быстро.
— А я считаю, что это дело рук Хатанги. Он сам мне хвастался, что любую печать вырежет — не подкопаешься.
— Да куда ж ему с одной рукой? — удивился Егор.
— И то правда, а я и не подумал, — с изумлением посмотрел на него Михаил. — Выходит, хвастался старик?
— Наверняка хвастался или старое вспоминал, когда еще молод был и рука не высохла, — сказал Егор и приставил косяк на место. — Жаль, молотка нет, чтобы косяк прибить.
— Постой, Егор Лукич, — Алексей смущенно улыбнулся, — объясни, как ты узнал, что тайник именно в дверной коробке находится. Все же пролезли, ничего не нашли.
Или ты наобум сказал?
— Да нет, не наобум! — Егор хитро прищурился. — У меня вдруг словно пелена с глаз спала, когда Михаила Кориеича среди грядок увидел. Ну, думаю, опять сейчас громы небесные на нас обрушатся. И тут смотрю — возле косяка на полу мусор натрушен. Полы кругом мытые, откуда тогда, спросите, мусору взяться? Вгляделся я — и того больше усмотрел. Видите, — ткнул он в шляпку одного из гвоздей, который крепил косяк к дверной коробке, — чуть-чуть в сторону сдвинуто и краешек отверстия виден. Так бывает, когда гвоздь во второй раз забивают. Но зачем было кому-то косяк отрывать и снова его прибивать, если баня недавно срублена?
— Молодец! — Михаил от восторга припечатал ладонью колено и повторил:
— Молодец, Егор Лукич! Я тебе за догадливость премию выпишу! Двести рублей!
Егор усмехнулся:
— Я ведь еще не все обсказал, Михаил Корнеич, — и он с явным торжеством посмотрел на купца. — Баньку, после мытья, не иначе как в субботу или в воскресенье выскоблили, на крайний случай, в понедельник. А сегодня что? Четверг. Значит, клейма подсунули в последние два-три дня.
Уже после смерти Генриха Ивановича.
— Дай-ка я тебя расцелую, Егор Лукич! — Кретов обнял и троекратно расцеловал урядника. — Ты ведь, дорогой мой, не только репутацию Генриха Ивановича спас, но и мою веру в
— Нет, за такой подвиг двухсот рублей мало! Триста рублей премии и новое обмундирование за мой счет! Идет, Егор Лукич?
— Идет! — усмехнулся Ермак. — От такой премии разве только дурак откажется!
Глава 23
— Покои Анфисы Никодимовны с другой стороны расположены, — пояснил учтиво огромного роста, с окладистой бородой швейцар при входе в парадный подъезд трехэтажного кирпичного дома, самого большого в Тесинске. В нем Михаил Кретов проживал с овдовевшей матушкой, сестрой Марфой и тигрицей Муркой. Кроме того, в доме было несчетное количество слуг и лакеев, отиралась масса приживалок, близких и дальних родственников, приятелей, просто собутыльников, да еще Анфиса, которая довольно часто радовала дядюшку своими неожиданными наездами в Тесинск.
Алексей перекинул трость из одной руки в другую, оглянулся и обвел взглядом Соборную площадь, на которую выходил фасадом дом Михаила Кретова. Сегодня ему пришлось одеться по погоде в светлый чесучовый костюм и соломенную шляпу.
Небывалая жара, свалившаяся нежданно-негаданно на Тесинск в конце августа, заставила не только его пренебречь форменной одеждой, но принудила горожан попрятаться по домам, и лишь редкие извозчики да торговцы квасом пытались схорониться от непереносимого зноя в тени собора и чахлых тополей, обступивших мужскую гимназию.
— Позвольте вас проводить, — склонился в поклоне швейцар. И Алексей, глядя на его распаренное лицо и слипшиеся от пота бороду и волосы под форменной фуражкой, искренне пожалел бедолагу, который вынужден по такой-то жаре мучиться весь день напролет в своей суконной ливрее.
— Проводи, — кивнул он швейцару, и тот шустро открыл перед ним дверь в прохладный вестибюль.
— Прошу вас налево. — Швейцар торопливо снял фуражку, быстро протер лысину носовым платком и услужливо распахнул еще одну дверь, ведущую в длинный коридор, где было так же прохладно и полутемно, как и в вестибюле.
— Слева, сразу за библиотекой сворот, — пояснил Алексею швейцар, — это переход в оранжерею. Там будет двое дверей, те, что направо, — вход в оранжерею, но вы идите прямо. Это выход в сад. Выйдете наружу, завернете за угол направо. Там увидите крыльцо. Это и есть вход в покои Анфисы Никодимовны.
— Что ж, она всегда отдельно селится? — спросил Алексей и подал швейцару гривенник. — Это тебе за усердие, голубчик.
Глаза старика благодарно блеснули, и он с достоинством произнес:
— Премного благодарны, вашскобродие! — Опустив гривенник в карман ливреи, он столь же степенно, как делал все до этого, ответил на вопрос визитера: