Талисман Белой Волчицы
Шрифт:
Она дико вскрикнула, прижала руки к месту удара и вдруг сникла, похоже, потеряла сознание.
Не думая ни о чем, Алексей в два прыжка настиг китайца, намотал жесткую косицу на кулак и, оторвав его от Анфисы, дал ему хорошего пинка, отчего китаец по-собачьи взвизгнул и, отлетев в сторону, встал на четвереньки.
— Пш-шел вон к такой-то матери! — рявкнул Алексей. — Изувечу сукина сына!
Он подхватил Анфису на руки. Голова и руки ее безвольно болтались. На губах выступила желтая пена.
— Где ее комната? — вновь рявкнул он на китайца.
Тот успел подняться на ноги и, сложив ладони, подобострастно
— Прости, капитана! Линь-цзы не хотела. Моя — шанго [24] . Мадама — пу шанго [25] !
— Сейчас разберемся, кто шанго, а кто не очень! — прикрикнул на него Алексей. — Веди в комнату!
Шлепая по пяткам сандалиями, китаец вознесся по лестнице. Алексей следом за ним. И через мгновение оба оказались в комнате, которая, судя по количеству разбросанных вокруг предметов женского туалета и огромной кровати под балдахином, и впрямь была Анфисиной спальней.
24
Шанго — хороший (кит.).
25
Пу шаиго — плохой (кит.).
— Воды подай! Холодной! — крикнул он китайцу, укладывая Анфису на кровать.
Схватив с туалетного столика фаянсовый кувшин, тот метнулся за дверь и буквально через пару секунд вернулся, наполнив его водой.
Алексей тем временем шлепал Анфису по щекам. Ее голова моталась по подушке из стороны в сторону. Девица бессвязно что-то бормотала, даже приоткрыла на какой-то миг глаза, но в себя не приходила.
Беспрестанно кланяясь и бормоча: «Мадама — плохие люди! Линь-цзы шибка шанго!» — китаец подал ему кувшин, и Алексей приказал ему убираться к его китайской матери. Тот, все так же кланяясь, попятился от него и исчез за широкими бархатными портьерами, прикрывавшими дверные створки.
— Анфиса! Черт тебя побери! — Кажется, сегодня он окончательно забыл о школе куртуазных манер, которую проходил с раннего детства под приглядом зануд-гувернанток, а позже строгих учителей. Анфиса не откликнулась даже на этот сердитый окрик. И тогда, недолго думая, он набрал в рот воды и щедро оросил ею лицо, грудь и подушку не желавшей приходить в себя женщины.
Холодный душ оказался гораздо действенней пощечин.
Анфиса фыркнула, как застоявшаяся лошадь, и села на кровати. Обвела все вокруг ошеломленным взглядом и уставилась на Алексея. Черные, неимоверно расширенные зрачки словно продырявили его насквозь. Струйка слюны сползла у нее из уголка губ на подбородок. Но Анфиса не заметила этого. Продолжая не сводить с Алексея взгляда, она пошарила под подушкой и выудила уже известную ему фляжку.
Вытащив зубами пробку, она сделала несколько судорожных глотков, затем так же молча вбила ладонью пробку на место и вернула фляжку под подушку.
Сильная дрожь вдруг пронзила все ее тело. Обхватив себя руками, Анфиса утробно замычала и затрясла головой.
Затем вдруг упала на край кровати. Изо рта у нее пошла темно-коричневая с зеленым отливом пена.
Наконец она избавилась от спазмов, громко икнула и, прошептав ругательство, села на постели, вытирая рот рукавом блузки.
— Ты кто? — спросила она, тупо уставившись на Алексея.
Он подошел ближе. Анфиса сунула руку под подушку, но на этот раз вытащила не фляжку, а револьвер и навела его на Алексея.
— Не подходи, пристрелю!
— Очнись, Анфиса! — сказал он устало и сел на край кровати. — На днях ты меня очень хорошо узнавала.
Анфиса вгляделась в него мутным своим взором, судорожно икнула и, положив револьвер на колени, достала из-под подушки фляжку, сделала пару торопливых глотков. Видимо, это существенно повлияло на зрение Анфисы, потому что на ее лице проявилось нечто похожее на улыбку:
— А, легавый… — протянула она и вдруг уцепилась за его рукав. Бледное лицо с неестественно вытаращенными глазами приблизилось к нему вплотную. Острый язык прошелся по губам. — Ты видел, как он меня? — прошептала она хрипло и оглянулась на дверь. — Ты мне не поверил? — Она визгливо расхохоталась и распахнула блузку. Пышную грудь покрывали синяки, левое плечо пересекал вспухший багровый рубец. — Смотри, не отворачивайся. — Она приподняла одну грудь, на которой по-особому сильно отпечатались следы пальцев. — Видишь, как он меня терзает… — Она обхватила Алексея за шею и вдруг разрыдалась, не забывая повторять между всхлипами:
— Убей его, я тебя отблагодарю.
— Постой! — Алексей отстранил ее от себя. — Успокойся! — Он достал из кармана носовой платок, вытер им ее лицо. После чего она, отобрав у него платок, высморкалась.
И дальнейший разговор сопровождался лишь редкими прикладываниями платка к носу и глазам, но громкие всхлипы прекратились.
— С твоим китайцем я разберусь! — сказал сухо Алексей. — Мы его быстро «под шары» упрячем!
— Не-е-ет! — почти пропела Анфиса. — Он сквозь стенки пройдет и сбежит, а потом меня отыщет и прибьет.
Убей его! Это ведь китаеза! Тебе ничего за это не будет! — Анфиса встала вдруг на четвереньки на кровати и, не обращая внимания, что блузка почти соскользнула с ее плеч, подползла к Алексею и уткнулась горячей грудью ему в лицо. — Поцелуй меня! Я — сладкая! Поцелуй! — произнесла она более настойчиво. И вдруг вскочила, мерзавка, ему на колени, обхватила ладонями за голову и притянула его губы к своим. — Целуй меня! — прошептала она, а когда Алексей попытался отстраниться, дуло револьвера прижалось к его виску. — Целуй меня! — повторила Анфиса рассерженно. — Целуй!
Совсем некстати вспомнилось ему Машино лицо в тот момент, когда она отчитывала его за непотребное поведение.
Но, видимо, это и придало ему решимости. Он с силой оттолкнул от себя Анфису, но не позволил ей упасть, перехватив руку с револьвером. Девица упала на колени и грязно выругалась. Правую руку он весьма неделикатно завернул ей за спину и отобрал револьвер. Отбросив его на кровать, он вздернул Анфису за шиворот вверх и отвел к низкому дивану, заваленному множеством пуфиков.
— Садись и не трепыхайся, а то не посмотрю, что ты женщина!