Талисман
Шрифт:
Талисман. Талисман — это…
Ключ?
Нет, о нет.
Не ключ, а дверь, стоящая между ним и его судьбой. Он не хотел открыть эту дверь, он хотел ее уничтожить, уничтожить целиком и полностью, навеки, так, чтобы она уже никогда не закрылась.
Когда Талисман будет разбит, все эти миры будут его мирами.
— Гард! — сказал он, снова начав ходить по комнате.
Гарднер вопросительно посмотрел на Моргана.
— Какая польза человеку? — нежно прощебетал Морган.
— Мой господин, я не поним…
Морган остановился
— Человек получает весь мир, — сказал Морган, кладя руки на плечи Осмонда. Когда он убрал их секунду спустя, Осмонд снова стал Гарднером. — Человек получает весь мир, и всего мира достаточно.
— Господин мой, я не понимаю, — сказал Гарднер, глядя на Моргана так, будто тот сошел с ума. — Я думаю, они вошли внутрь. Туда, где ОН. Мы пытались подстрелить их, но твари… твари из глубин… всплыли и защитили их, точно как было сказано в «Книге благих советов»… а если они внутри… — Гарднер повышал голос. Глаза Осмонда были наполнены одновременно страхом и ненавистью.
— Я понимаю, — сказал Морган, утешая. Его лицо и голос снова были спокойными, но кулаки работали, и кровь капала на заплесневелый ковер. — Ну конечно, да-да-да, в самом деле, тра-та-та. Они вошли внутрь, и мой сын никогда не выйдет оттуда. Ты потерял своего, Гард, и теперь я потерял своего.
— Сойер! — крикнул Гарднер. — Джек Сойер! Джейсон! Этот…
Гарднер начал изрыгать проклятия, и это продолжалось почти пять минут. Он проклинал Джека на двух языках. Его голос грохотал и был наполнен горем и гневом. Морган стоял и спокойно слушал.
Когда Гарднер остановился, горестно вздохнул и сделал еще один глоток из бутылки, Морган сказал:
— Верно! Трижды верно! Теперь послушай, Гард, — ты слушаешь?
— Да, мой господин.
Глаза Гарднера/Осмонда светились вниманием.
— Мой сын никогда не выйдет из Черного отеля, и я не думаю, что Сойер сможет выйти оттуда. Очень может быть, что он не в достаточной степени Джейсон, чтобы совладать с тем, что есть там внутри. ОНО может его убить, или свести с ума, или забросить его за сто миров. Но он может и выйти наружу, Гард. Да, он может.
— Он гадкий, он самый гадкий сукин сын из когда-либо рождавшихся, — прошептал Гарднер. Его пальцы сжимали бутылку… сжимали… сжимали… и вот уже от его пальцев поползли трещины по стеклу.
— Ты говоришь, что на берегу этот старый ниггер?
— Да.
— Паркер, — сказал Морган, и в тот же момент Осмонд сказал:
— Паркус.
— Мертвый? — спросил Морган без особого интереса.
— Я не знаю. Наверное, да. Должен ли я послать человека, чтобы проверить?
— Нет! — резко сказал Морган. — Нет, но мы пойдем туда, где он, да, Гард?
— Зачем?
Морган улыбнулся:
— Да. Ты… я… все мы. Потому что если Джек выйдет из отеля, он в первую очередь пойдет туда. Он не оставит своего старого приятеля, не так ли?
Теперь Гарднер тоже заулыбался.
— Нет, — сказал он, — нет.
Впервые Морган почувствовал ноющую, пульсирующую боль в руках. Он разжал кулаки и задумчиво посмотрел на кровь, сочившуюся из полукруглых ранок на ладонях. Улыбка его не исчезла. Она даже стала шире.
Гарднер смиренно смотрел на него. Великое ощущение силы наполнило Моргана. Он поднял окровавленную руку к шее и положил ее на ключ, разбрасывающий молнии.
— Это дает человеку весь мир, — прошептал он. — Теперь все скажите «аллилуйя».
Губы растянулись еще шире. Он улыбался нездоровой желтой улыбкой злого волка — волка старого, но еще хитрого, крепкого и сильного.
— Пойдем, Гард, — сказал он. — Пойдем на берег.
Глава 41
Черный отель
Ричард Слоут не был мертв, но когда Джек поднял его, он был без сознания.
Кто теперь стадо? — спросил Волк в его голове. Будь осторожен, Джеки! Волк! Будь…
ИДИ КО МНЕ! ИДИ КО МНЕ! — пел Талисман своим сильным беззвучным голосом. — ИДИ КО МНЕ, ПРИВЕДИ СТАДО, ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО И…
— …и все будет в порядке, — сказал Джек с шотландским акцентом.
Он двинулся вперед и чуть было не свалился, оступившись, обратно в люк. Кровь стучала в ушах, и на секунду Джек почувствовал, что его сейчас вырвет в серую воду, омывающую сваи внизу. Потом он взял себя в руки и захлопнул люк ногой. Теперь до его ушей доносился только звук флюгеров — кабалистических медных знаков, неугомонно вращающихся в небе.
Джек повернулся к «Эджинкорту».
Он увидел, что стоял на широкой террасе, поднятой над водой. Когда-то модные люди двадцатых и тридцатых сидели здесь после обеда в тени зонтиков, пили свои коктейли, может быть, почитывая последний роман Эдгара Уоллеса или Эллери Куин, а может быть, просто глядя в ту сторону, где в дымке смутно вырисовывались очертания острова Лас-Кавернас, напоминающего сине-серую спину кита, спящего на горизонте. Мужчины в белом, женщины в пастельном.
Когда-то, может быть.
Сейчас доски под ногами растрескались. Джек не знал, в какой цвет терраса была выкрашена раньше, но теперь она стала черной, как и весь отель. Цвет этого места был таким же, каким он должен был быть у злокачественной опухоли в легких его матери, как представлял себе Джек.
В двадцати футах от Джека находились те самые «окна-двери», через которые в старые времена проходили гости. Они были покрыты широкими мазками грязи и напоминали незрячие глаза.
На одном из них была надпись: