Там, где нас есть
Шрифт:
Мы ж помним, что Совармия была апофеозом советской показухи, апофеозом показухи была обязательная к наличию везде, включая сортиры (да-да!), наглядная агитация, в цвете и не совсем криво сработанная. А где ее взять докторишке, у которого личного состава один фельдшер ни на что не годный, даже чтоб его на кого-то ловкого в наглядной агитации поменять на денек (здесь помним, что деньги в Советском Союзе не имели серьезного влияния на людей), а самого фельдшера отправить, например, чинить зажигание в автопарк.
В общем, составил я Кролику список потребных инструментов и материалов, а этот мудозвон не нашел ничего лучше, чтоб со списком обратиться к заведующему всем бригадным эстетическим воспитанием замполиту майору Фуфайкину (фамилия изменена). Майор Фуфайкин отнюдь не был лохом, тут же схватил младшего по званию Кролика за горло, угрожая пистолетом Макарова, припер его к стене и уже через секунду знал, что в бригаде завелся еще один потенциальный художник.
Наименования «художник» тут пугаться не надо. Всякий вам подтвердит, что художником в Советской армии может являться не Пикассо, не Айвазовский, а просто человек, уверенно изображающий лошадку, похожую на лошадку, а не на собачку, а майор Фуфайкин находился в безвыходном положении. Туда-сюда, близился осенний дембель, и майор лишался целых трех постояннодействующих клубных художников и одного киномеханика. Так уж случилось, что они все были одного призыва. Можно, конечно, было потянуть с их дембелем, но, во-первых, тянуть бесконечно невозможно, а во-вторых, Фуфайкин не хотел быть сволочью и держать Римаса Вильчинскаса, Шуру Камского и Майкла Халаимова (фамилии и имена подлинные) до декабря. Так что представьте, какой находкой был выявленный кандидат на замещение должности помощника начальника солдатского клуба, любимого детища замполита.
Шуру, между прочим, помню, распекал Фуфайкин за что-то громовым голосом в актовом зале солдатского клуба. «Камский! — кричал мефистофельским утробным басом майор. — Вы самый хуевый солдат в мире!!!» Меня прям до мурашек пронзил масштаб майорского гнева. Самый! В мире!!! Вот, дети, какие офицеры были, титаны! Ну ладно.
Сейчас небось малознакомые с реальностью Советской армии середины восьмидесятых недоумевают, отчего ж Борух, вроде б не производящий впечатления мудака, держал в тайне свои способности, могущие обеспечить мгновенное восхождение к сияющим вершинам ненормированного рабочего дня, свободного выхода в город и дружбы на вась-вась с поваром и хлеборезом? И вот тут мы вспоминаем еще об одном аспекте советской жизни, неразрывно связанном с халявой и называемом дедовщиной, которая тоже апофеоз всего советского и армейского.
Конечно, помощника начальника солдатского клуба не могут припахать постирать ХБ или постоять за дедушку дневальным на тумбочке, не могут послать в столовую спереть из-под носа свирепого повара-узбека чайник. Он для этого слишком важная птица. Но зато могут заставить крутить каждую ночь кино для избранной публики, бегать в город с малявами для бригадных дульциней — и не забывайте о дембельских альбомах!
О, эти альбомы, им надо посвятить отдельную симфонию, ораторию или, на худой конец, диссертацию специалиста по душевным расстройствам, но сейчас мы не о том. Важно, что там много однообразной возни, за которую тебе даже не заплатят (в Советском Союзе мы презирали деньги, ага!), в том числе и какими-то благами. У этих мудаков нет за душой ничего, кроме большего, чем у тебя, срока отбытой почетной конституционной обязанности. Жизнь любого молодого бойца нелегка и полна засад, но они как бы эпизодические, такой перчик жизни, засада жизни признанного художника — постояннодействующая, адский ад.
Но мне и тут повезло. Фуфайкин в скором времени должен был уволиться по возрасту в запас, а уволившись, он хотел бы получить жительство в удобном, не очень северном и не слишком маленьком городе, а для этого ему надо было, чтоб за него походатайствовали. Чтоб походатайствовали, он должен был оказать своему начальству сколько-то таких же не измеримых деньгами услуг, а неразменные художники табуном идут в запас. Но вот появляется Борух с не слишком обнадеживающим в смысле пятого пункта лицом, зато ему еще служить и служить. И майор Фуфайкин, не дав донежиться в тишине санчасти и доделать начатую реконструкцию тамошней наглядной агитации, выписывает мне увольнительную своей властью, одевает, запихивает в трамвай (ребята, вы будете смеяться, но он же практически похитил меня с места прохождения службы) и везет в штаб Краснознаменного и прочая и прочая и прочая гвардейского мотострелкового имени Не-помню-кого армейского корпуса.
Во зараза, забывать стал славные вехи, еще недавно я корпус без запинки именовал, хоть истинное секретное наименование (помним о секретности), хоть открытое наименование для гражданских лохов. Ну да не суть.
Приняли меня в политотделе как родного, ихний чертежник Макар (кличка подлинная) тоже собирался на дембель, обленился что генеральский кот. О, кстати, про кота тоже была одна история, очень поучительная, очень, как раз с генеральским котом связанная, потом при случае поведаю. В общем, приняли меня как родного, а чтоб убедиться, что товар годный, дали пару щитов загрунтовать и разметить, кусок ватмана, на нем накорябать плакатным пером какое-то изречение одного из тогдашних Отцов (верней дедов) Страны и кусок карты с намеченной карандашом оперативной обстановкой. Надо было расписать названия частей, направления перемещений раскрасить, всякое такое, кто понимает. До сих пор все думаю, карта та была с учебной сеткой или реально из-под грифа? Им было бы проще устроить мне, например, падение с высоты, поражение электрическим током или самоубийство в карауле, чем подписывать невесть кого на соблюдение секретности. Ибо как ты объяснишь начальнику первого отдела, за каким хером ты дал в руки рядовому из корпусного подчинения бригады связи корпусную карту с тройным грифом. Секретность хоть и была везде, соблюдать ее доверяли не каждому, отнюдь. Не надо думать, что секретность была какой-то несерьезной хуйней, она была очень и очень серьезной хуйней.
Ну и остался я в штабе корпуса. В бессрочной, как выяснилось позже, командировке. По каким-то причинам переписать меня к себе в штабе так и не смогли, и до дембеля я служил на два дома, верней на три, но это уже другая история.
И вот теперь, как говорят на сайтах с байками, — амбула.
Долго ли, коротко ли, случается у меня выезд со всеми штабными офицерами на КШУ. Кому сильно интересно, что это, поищите в Википедии или на военных форумах, а для краткости — это такая война в солдатики для среднего и высшего командного состава, когда война идет на картах и отпечатанных на машинке оперзаданиях. У кого карты красивше и чьи оперзадания завлекательней написаны, того и победа, похуй, наши или натовцы они по игре.
И тут уж наш брат чертежник должен выступить с его соло во всей красе, не то офицеров поставят раком, и угадайте, кому достанется в конце раздачи? Вот именно.
В принципе, КШУ трудно проиграть, поскольку инспектирующие седоголовые ребята с большими и красивыми звездами на золотых погонах не заинтересованы в катастрофических докладах о состоянии вооружений и боевой подготовки частей и соединений самой рабоче-крестьянской в мире армии своему начальству (помним о показухе?), но с другой стороны — надо пускать пыль в глаза умело, помня склонности инспекторов, потому что докладная докладной, а у больших звездоносцев есть и другие способы попортить кровь им не угодившим офицерам помельче, а солдатики им вообще вроде воробышков, мелкая сильно живность. Стопчут и не заметят.
Короче. Лежим с другом Петрыкиным на огромном листе размером с фронт (узнайте сами, долго объяснять, каких размеров разные карты и к ним пояснительные плакаты на разборах), рисуем наши стрелы самым наилучшим ярко-алым пигментом с растушевкой по краям, достатым майором Птицыным (фамилия изменена), в соответствии с предполагаемыми любимыми цветами главного инспектора учений пожилого генерал-лейтенанта с утраченной фамилией. Дедуля был очень мил, угощал бойцов (нас тоись) генеральскими белыми сухарями и чаем из генеральского термоса, что было очень кстати, поскольку организаторы КШУ (помним о советском разъебайстве) как-то выпустили из виду, что кроме офицеров будут и солдаты-сержанты, а у них солдатское довольствие, и чем их прикажете кормить и где им спать?
Ну со спаньем, помявшись, доболтались, что хер с ними, пусть дрыхнут, свиньи, в офицерской казарме, под офицерскими шерстяными, а не байковыми одеялами, а со столовкой пару дней думали, как выйти из положения. Кто думает, что это мало, пусть представит себя измученным дорогой, круглосуточной тонкой работой, недосыпом и грязного как боров (с мытьем никто и не думал затеваться, учения всего неделю, обойдутся) восемнадцати-двадцатилетним хлопцем и сам для себя решит, мало ли это — пару дней не жрать, даже той небогатой пайки.