Там, вдали, за…
Шрифт:
О Леонардо да Винчи мэр Дурин, может быть, с удовольствием бы и послушал, но только в другой обстановке. А лавры Галилея его и раньше не прельщали, теперь же одно лишь упоминание об этом средневековом неудачнике и вовсе вызывали у Дурина легкий озноб.
— Сколько вам времени надо, чтобы закончить свои исследования? — жестко спросил он.
— Ну, если не брать во внимание угол внутреннего трения…
— Без угла, Павел Иванович, без угла! Сколько? Неделя, две?
— Дней восемь, ну, десять…
— Отлично! К пятнадцатому сентября жду от вас план работ по ремонту Монумента, — сказал как отрубил Дурин. — Вы в НИИ, по-моему, лабораторией геологических исследований руководите? Так я слышал, ваш директор скоро на пенсию собирается…
Ровно через десять дней план работ со всеми инженерными расчетами уже лежал у мэра на столе. Этот Павел Иванович из НИИ, действительно, оказался умным человеком. Во всяком случае, фразу насчет директора он мимо ушей не пропустил.
На другой же день после начала ремонтных работ на Холм приехал Дурин. Он внимательно осмотрел каждую скважину, дал несколько ценных указаний рабочим, разгружавшим машину с арматурой, и отправился в дощатый вагончик, где имел продолжительную беседу с прорабом Козловым.
— Значит, план работ у нас такой, — принялся объяснять прораб, ранее видевший мэра лишь по телевизору, а потому несколько смущаясь в его присутствии. — Вот здесь мы делаем глубокую выемку грунта — на четыре с половиной метра, укладываем основу для ростверка, делаем арматурную обвязку… — водил он карандашом по строительной кальке. — Затем пробиваем штробы — вот здесь и здесь, делаем стяжку… Ну и так далее. А в конце заливаем все это дело бетоном.
— Каким бетоном думаете заливать? — тотчас же спросил Дурин, с явным интересом выслушав прораба. Было видно, что в строительных делах тот разбирается.
— Известно, каким: нашим, отечественным! Тем, который завод ЖБИ выпускает, — живо отвечал прораб. — Не знаю, как другие, а лично я только такому бетону и доверяю. Вот им и зальем, как положено. Сто лет Монумент простоит!
Стоит ли говорить, что с Холма мэр вернулся в отличном расположении духа. Правда, смущало, что осадка у Монумента составляла уже почти три метра, но этим можно было и пренебречь: все равно за глухим забором ничего не видно. Тем не менее, Дурин вызвал к себе руководителя городской пресс-службы и подробно ему растолковал, каким образом следует подавать в местных СМИ ситуацию на Холме.
— А то ведь понапишут черт знает что! Читать невозможно, — сердился мэр, потрясая газетой. — Вот это, например, вы видели? Какой-то Серебряный пишет, — И тут же выхватил с полосы заголовок. — «Был Монумент простеньким, а станет золотеньким?». Кошмар! Чья это работа, я вас спрашиваю?
Главный пресс-службист заметно побледнел.
— Не моя это работа, — робко отвечал он. — Это из департамента культуры с журналистом на Холм ездили.
— Чтоб мне таких поездок больше не устраивали! — продолжал бушевать мэр. — Соберите пресс-конференцию, пригласите этого, из культуры… да, Фуфлачева, пусть он заметку публично опровергнет. Ну, не мне тебя учить, как поступают в таких случаях. В общем, действуй. И смотри, дорогой: чтоб больше ни одной заметки мимо тебя в печать не прошмыгнуло!
Пресс-службист расстарался: в тот же день пишущая братия была созвана, и Фуфлачев перед ней публично покаялся. В частности, объяснил журналистам, что слово «позолотить» использовал в качестве художественного образа, а на самом деле, имел в виду совершенно другое.
— К предстоящей Годовщине мы собираемся сделать подсветку Монумента, как это принято в большинстве развитых стран, — бойко вещал Фуфлачев в любопытный зал. — Средства на это из городского бюджета уже получены. А еще десять миллионов пообещали из Москвы прислать. Вы представляете, как будет выглядеть наш Монумент ночью? Феерия! И никакого золота не надо.
— Игорь Георгиевич, а что же все-таки вы там, за забором, от широкой общественности прячете? — прорвался из зала сердитый голос Вертопрахова.
При слове «забор» лицо у Фуфлачева покрылось алыми пятнами.
— Официально вам заявляю: мы ничего там не прячем, — сказал он, глядя в зал на редкость честными глазами. — Просто там, за забором, у нас хранятся кое-какие декорации… вот и все! О театрализованном представлении на Холме, надеюсь, все слышали? Вот мы сейчас к этому представлению и готовимся. Между прочим, весьма успешно, — И добавил с обидой в голосе. — Что, нельзя уж и пару танков заранее у Монумента поставить, чтобы в последний момент их на Холм не везти?
Стоит ли говорить, что завершилась пресс-конференция организованным выездом на Холм в специально выделенном автобусе. Вертопрахов, кстати, тоже туда поехал, хотя ни строчки потом не написал. Зато другие в творчестве себя не ограничивали: такого про Монумент накуролесили! Но здесь уже старшина из «Старого дота» виноват: не надо было журналистам «Трофейную» предлагать. Выставил бы пару бутылок «Противотанковой» — и дело с концом. Так нет же, главного пресс-службиста не посмел ослушаться…
Как бы то ни было, а целую неделю после этого горожане читали то в одной газете, то в другой бодрые материалы о подготовке к предстоящей Годовщине. Одна из газет, например, сообщала о ста тысячах электрических лампочек, которые городская власть намеревается развесить на Монументе, а пока что хранит на Холме — за забором, вместе с кое-какой бронетехникой времен Отечественной войны. Другая же уточняла: не сто тысяч, а всего пятьдесят, и не электрических, а специальных — дуговых, каковые сейчас и подключает бригада электриков, приглашенная из Москвы. А третья газета и вовсе о лампочках не упомянула, зато подробно описала историю возникновения замысла о подсветке Монумента, якобы зародившуюся у мэра Дурина во время его давней поездки в США.
Много чего интересного было тогда напечатано, всего и не упомнишь. Ладно бы, только про лампочки журналисты написали, они еще и заграницу вспомнили, а вот этого-то делать и не надо было. Но здесь опять же, главный пресс-службист не доглядел. А по Городу тотчас же поползли слухи, один другого правдоподобней. Говорили в четверг торговки на Центральном рынке, что будто бы собираются Монумент Америке продавать, поскольку нет у Города средств, чтобы его содержать. И даже сумму предстоящей сделки называли — в долларах. Удивительно ли, что мэру немедленно позвонил известный предприниматель Задрыгин. Он долго горевал о недостатке патриотизма у горожан, а в конце разговора предложил продать Монумент лично ему, Задрыгину, и хорошую цену предлагал, причем не в долларах, как некоторые, а исключительно в евро. Понятно, что заманчивое предложение Дурин вынужден был отклонить. А насчет патриотизма заметил, что в предпринимателе он и раньше не сомневался, а уж теперь-то о его заслугах перед Отечеством весь Город будет знать.
Между тем, разговоры крепли, ширились и росли. Неизвестно откуда, вдруг просочился к народу слушок, что на Холме обнаружили подземный ход, который ведет прямехонько к кладу Степана Разина, якобы зарытому сподвижниками лихого атамана в 1671 году. Говорили умные люди, что огромен тот клад и велик: одних золотых монет в нем десять пудов, да вдвое больше серебра, а уж драгоценных камней столько, что хоть безменом их взвешивай. И что будто бы этот клад не только найден, но частично уже и разворован, даже забор с собаками, и те не помогли. И вот теперь городская власть якобы ждет из столицы известного следователя по особо важным делам, который всю эту кражу запросто и раскроет.