Там, вдали, за…
Шрифт:
Одна телеграмма обнадеживала: «Держитесь зпт помощь близка зпт желаю успехов тчк Шелудёв». А вторая — извещала: «Срочно прерываю работу очередным проектом зпт вылетаю любимый Город зпт буду седьмого октября зпт встречайте тчк Навродин».
Между тем, ситуация на Холме начинала выходить из-под контроля. Вдруг прибыл из столицы один важный чин и долго гудел министерским голосом у мэра в кабинете, после чего Аркадий Филиппович срочно отбыл в Москву. Вдруг появилась в газете статья непримиримого Ал. Серебряного, где читалось буквально следующее: «Доколе местные власти будут прятать от глаз общественности все то, что скрывается за забором? Недавно нашему корреспонденту
Сначала робко, по одиночке, а потом шумными группами и целыми толпами двинулись на Холм ходоки — лично проверить, не врет ли этот Серебряный, а при возможности и сфотографироваться на фоне пресловутого забора. Срочно переброшенные на Холм дополнительные силы заняли круговую оборону и ближе, чем на сто метров, к Монументу не подпускали, ссылаясь на предписания Гостехнадзора.
— На все божья воля! — крестились истинно верующие. — На человеческих косточках Монумент был воздвигнут. Пока они крепкими были — стоял, а как от времени рассыпаться начали, так сразу опоры лишился.
— Не иначе как угол внутреннего трения во всем виноват: видать, неправильно его рассчитали, — утверждали потомственные атеисты. — Вчера еще ноги были полностью видны, а сегодня забор их уже по щиколотку закрывает.
— В Европейском банке развития надо причину искать, — говорили атеисты не атеисты, верующие не верующие, а в общем, люди искушенные в происках международной закулисы. — А лучше всего это сразу в Страсбург жалобу накатать. Пусть там разбираются!
Вот в такую тревожную обстановку и угодил гений Костя Навродин аккурат восьмого октября, буквально на следующий же день после своего приезда. Дымный осенний ветер гулял над Холмом, и твердело лицо у гения, когда он смотрел на Монумент, и рождались у Кости в голове дерзкие планы по спасению былой славы любимого им Города.
Утопающий хватается за соломинку, мэр Дурин уцепился за гения Навродина.
— Будем считать, уговорили. Так и быть, тряхну стариной. Послужу родному фатерланду! — сказал гений, выслушав сбивчивый рассказ мэра о Монументе, карстовых пустотах и прорабе Козлове.
— С чего думаете начать, Константин Иванович? — юлил мэр перед гением, наливая ему кофе.
— Нам, арийцам, все равно, с чего… С общественного мнения, естесс! — расслабленно отвечал гений. А вот как именно он это дело начнет, распространяться не торопился. Да мэр особо и не расспрашивал. В Москве ему ясно сказали: в Костины дела не лезь! Навродин — в Городе, вместе с вами? Вот он все за вас и решит. А вам и думать ни о чем не надо.
Решать Костя начал жестко, умно, энергично.
— Значит, так. Мне — машину, пару-тройку помощников попроворней, помещение под офис, это само собой, — говорил он, как диктовал, Дурину. — Вот, пожалуй, и все. Для начала. А дальше будем смотреть по обстоятельствам.
На первый взгляд, обстоятельства складывались вполне удачно: Монумент пока стоял на месте. Правда, осадка у него составляла уже более пяти метров. А вот забор был крепок, как никогда, и охрану здесь по-прежнему не снимали.
— Ничего, метров сорок в запасе
Ходоки еще толпились на Холме, рассуждая про мировую закулису, а Навродин уже успел выступить по телевидению и доходчиво объяснить населению текущий момент. При этом в выражениях он не стеснялся.
— Город в опасности! — вещал Навродин с телеэкрана. — За Рекой для нас денег нет! Все на борьбу за спасение Монумента!
Идея была проста и понятна даже ребенку: Монумент для Города — это хорошо, Город без Монумента — это плохо. Тотчас же и появился Фонд по спасению памятника (ФСП). Возглавил его лично Костя Навродин. В правление Фонда вошли: известный в городе дантист Шпицгольд, не менее известный чиновник Колобанов, предприниматель божьей милостью Задрыгин, ну и еще человек пять. А вот профессор Рябцев войти отказался. Да его и не упрашивали, сказали только, что в Фонде и без профессоров найдется кому зарплату получать. Люди все уважаемые, ни без царя в голове, а уж идей у каждого было столько, что на три ФСП хватит.
С идей и начали. Смело повел себя чиновник Колобанов — предложил увеличить арендную плату, взимаемую с кафе «Старый дот», а дополнительные средства направить на благоустройство Холма. Чиновнику бурно поаплодировали. Предприниматель Задрыгин, тот больше на патриотизм нажимал: предложил организовать сбор средств во вновь образованный Фонд, сам же первый и сделал взнос — пожертвовал сто рублей мелкими купюрами. Задрыгину тоже похлопали, но не сильно: как видно, решили оставить свой патриотизм на черный день.
Неловкость вышла с дантистом Шпицгольдом. Это когда Абрам Моисеевич предложил открыть на Холме стоматологический кабинет, дабы попутно привлечь широкую общественность и к проблемам Монумента. Членов комитета смущала перспектива слышать вопли пациентов вблизи исторического памятника.
— Да я исключительно под наркозом буду лечить! — горячо убеждал Шпицгольд. Тем не менее, после бурного обсуждения дантистово предложение было решено рассмотреть на ближайшем заседании.
Себе Навродин взял самый трудный участок работы. Как же, видели в Городе взмыленную Костину машину, с невообразимой скоростью перемещавшуюся от администрации к казначейству, от казначейства — к банку, а от банка — в Фонд. Веселые были денечки! И журналист Ал. Серебряный, человек весьма плодовитый, после теплой беседы с Костей уже печатал в газете стихи, выдавая их за сугубо народное творчество:
Бессильны все перед землею — И бог, и царь, и Президент. Своей мозолистой рукою Поддержим славный Монумент!А вот мэр Дурин совершенно потерялся в вихре событий. То есть какие-то бумаги он подписывал, но какие именно — рядовым членам ФСП было невдомек. Кое-какие распоряжения Аркадий Филиппович отдавал, но касательно чего он распоряжался, даже искушенному Задрыгину не было известно. Зато появились вдруг в Городе огромные плакаты с изображением весьма расстроенного гражданина, державшего в руках шапку невообразимых размеров, с броской надписью на ней: «А ты — помог Монументу?» Здесь же, под шапкой, был и адрес, куда гражданам следовало обращаться с помощью, а также банковский счет, на который следовало перечислять свою посильную лепту.