Там, вдали, за…
Шрифт:
— Зачем — к тебе? — не понял Шиленков. — Сам же говоришь, не за авансом бежал. Тогда зачем заходить?
— Да пойдем же, пойдем!
Так, вдвоем с Шиленковым, чиновник и вошел в кабинет… Что за черт? За столом опять никого не было!
— Где? — сказал Парамонов, указывая на пустую мебель. Леночка нехотя подняла голову от клавиатуры:
— Кто — где? — кротко спросила она. — Вы это о чем, Александр Степанович?
Но Парамонов не отвечал. Не шевельнулся он и тогда, когда Щиленков выразительно поглядел на Леночку и боком-боком выскользнул из кабинета.
— Вы и на этот раз скажете, что никто не сидел только что вот за этим столом? — Палец у Парамонова вытянулся наподобие указки. — Отвечайте: сидел или не сидел?
— Александр Степанович, я вас очень прошу: успокойтесь. Вы мне работать мешаете.
Вот-те на! Парамонов как плюхнулся на стул, так и продолжал сидеть, не в силах тронуться с места. «А позвонить все-таки не мешало бы, — как о чем-то отвлеченном размышлял он. — Но опять же — куда? Может быть, заодно уж и пожарников вызвать?..»
Запел телефон, и мысль о пожарниках осталась недорешенной.
— Але?
— Плодоженов звонит. Александр Степанович, у вас отчетность по форме два уже готова?
Из слова «что» у Парамонова получилось «чи… во?..», а «какая отчетность» вообще не выговорилось.
— Повторяю: отчетность по форме два у вас уже готова? — осерчала трубка. — Не готова? Ко мне зайдите. Я жду!
Как взобрался бедный Александр Степанович на второй этаж, остается лишь гадать. Известно лишь, что по пути он два раза останавливался и хватался за сердце, а один раз — довольно громко произнес загадочное слово «антабус». Прежде чем войти в кабинет, Парамонов перекрестился на табличку «Завотделом Плодоженов Н.С.». Впрочем, не помогло: завотделом встретил чиновника непонимающим взглядом:
— Вы ко мне?
— То есть я… Да, конечно! К вам.
— А зачем? — удивился Плодоженов. — Я ведь вас не вызывал.
Лицо у Парамонова стало под цвет обоев — сереньким, в мелкую клеточку.
— Как же? Не?.. Форма два. Минуту назад?..
— Александр Степанович, а вы не заболели, часом?
«Заболел я или не заболел?» — в голове у Парамонова словно бы щелкнули гигантским степлером.
— Не имею понятия, — отвечал Парамонов. — Согласно отчетности.
— Может быть, неприятности дома? — участливо спросил Плодоженов.
— Извините, какие?
— Известно, какие… По форме два! Супруга стала задерживаться по вечерам, теща пенсию на косметику тратить…А знаете, что? — сказал завотделом. — Отправляйтесь-ка вы лучше домой, Александр Степанович. Полежите, отдохните… А Леночке скажете, что я вас отпустил.
— Вы так считаете? — голос у Парамонова был печальным, как на похоронах.
— Именно так. Сами же мне потом спасибо скажете!
К себе Парамонов зашел лишь после того, как убедился сквозь замочную скважину: проклятого Трубодуева за столом больше нет. Нет! А что, может быть, его там вообще никогда не было?
— Да не было же, я говорю. Это вам показалось.
— И никто ко мне не заходил? И никто меня не спрашивал? — на всякий случай переспросил Парамонов. И услышал в ответ:
— Не заходил. И не спрашивал.
— Леночка, вы — молодец! — Парамонов засиял, как рубль… Эх, лучше бы он оставался тусклым, как последний гривенник!
Потому как не успел он сказать Леночке комплимент, как отворилась дверь и вошел… Да Шиленков же, Шиленков, а проклятого Трубодуева и близко не было.
— Ты ко мне, Коля?
— К тебе, Парамонов, к тебе! — Голос у Шиленкова не предвещал ничего хорошего. — Ты чего это, Парамонов, хорошим людям работать мешаешь?
— Как?.. Мешаешь?.. Работать?.. Да что…
— Мешаешь, — рассердился Шиленков. — Сейчас ко мне этот ваш новенький заходил, Трубодуев… Говорит, ты ему все утро про рыбалку рассказывал! А человеку, между прочим, послезавтра отчет сдавать.
— По форме два? — почему-то сразу догадался Парамонов.
— А какой же? По форме. Графа на чихание, графа на сморкание… А ты мешаешь!
— Я. Чихание. Точно. Графа. По форме. Мешаю! Номер два, — отчеканил Парамонов, глядя вниз и наискосок. Подумал пару секунд и свалился в затяжном обмороке.
На этом, пожалуй, можно и закончить печальный рассказ о чиновнике Парамонове. Из обморока он в конце концов вышел, а вот на работу из больницы так и не вернулся. А месяца через три до служащих дошли слухи, что Парамонов постригся в монахи, и теперь его часто можно видеть у входа в Центральный рынок. Там бывший чиновник стоит с деревянным ящичком на груди и собирает с прихожан местной церкви подаяние на поездку в святые места, — кажется, на остров Валаам. И что вроде бы даже на половину билета Парамонов уже собрал, а другую половину ему пообещал дать некий меценат по фамилии Трубодуев, впрочем, пожелавший остаться неизвестным.
Но вряд ли это так. Не далее как позавчера я видел Трубодуева в том самом кабинете, где еще совсем недавно сидел бедняга Парамонов. Восседает сейчас Трубодуев за парамоновским столом, раскачивается на парамоновском же стуле, копается в папках и что-то чиркает в них сиреневым карандашом. И даже пьет чай в обед, как его печальный предшественник. Вот только при Леночке Трубодуев не курит.
Иногда к Трубодуеву в кабинет заходит его старый приятель Шиленков.
— Пора бы тебе, Олежка, и завотделом стать, — говорит Шиленков, и глаза у него отливают дьявольским блеском. — Плодоженов-то наш на повышение собирается, вот место и освободится.
— Да уж скорей бы! — восклицает Трубодуев. — Только я слышал, на его место какой-то Пиявко метит. Ну, который к нам недавно пришел. Он на втором этаже сидит.
— Метит-то он, может, метит, да промахнется! — уверенно говорит Шиленков. — Завтра же туда загляну. Он ведь меня в лицо пока не знает? «Здравствуйте, я ваш новый специалист…» Ха-ха-ха! Ловко мы Парамонова разыграли!
— Хо-хо-хо! — вторит ему Трубодуев.
— Хе-хе-хе! — отвечает ему Шиленков.
Леночка смотрит на мужчин и начинает хихикать вместе с ними.