Танцуют все
Шрифт:
Звонка у Кира не было никогда. Друзья барабанили в дверь «Спартак»-чемпион!»; соседи открывали пинком и матом; почтальоны, врачи и сантехники к богеме не наведывались.
Нажав на дверь плечом и почувствовав, что она не заперта, я нисколько не удивилась. Поздняков ключи терял и раздаривал быстрее, чем слесарь выпиливал новые.
В нос ударила непередаваемая смесь запахов — краски, немытых ног и пепельниц, прокисшей закуски и старых пододеяльников. Судя по ароматам, ставшим более насыщенными с прошлого года, аккуратную даму сердца Поздняков так и
А зря. Я на это надеялась. Не дай бог, Кир еще и без денег сидит. Тогда примет Алиску, как бездомный мать Терезу, станет на колени и будет лить слезы благодарности.
Придется связывать обоих. Позднякова приковывать к батарее, Фомину в спеленутом виде тащить в милицию…
Кирилл Поздняков лежал у закрытого, зашторенного окна. Всегда бледное лицо художника встало совершенно белым, в синеву. Остекленевшие глаза удивленно таращились в угол на мольберт, снизу, из-под головы, натекла огромная лужа крови.
Запах крови перебил все остальные. Он душил своей густотой и, казалось, проникал сквозь поры, пропитывая мое скользкое от пота тело.
Я почти задохнулась. И, теряя сознание, рухнула на косяк, задела плечом дверь, она раскрылась, и я чуть не вывалилась обратно в коридор. Но устояла.
Осторожно прикрыв тяжелую скрипучую дверь, я села перед ней на корточки и оглядела студию. Сосредоточенно, отстраненно.
Большое, почти квадратное помещение без прихожей и перегородок. Фантастический бардак. Два окна. Оба закрыты и не пускают солнце в комнату на труп. У левого, под самым подоконником, лежит мертвый Кир; у правого кухонный стол, вплотную придвинутый к двухконфорочной плите. На столе початая бутылка «Совиньона», пачка «Вог» с ментолом, помада и пудреница моей подруги.
Алиса здесь была. Но провалилась в Зазеркалье, оставив мертвого друга, помаду, пудреницу и пачку «Вог» с ментолом.
Став на цыпочки, я подошла к Киру и дотронулась до его руки. Она была чуть теплой и неприятной. Согнувшись, я с трудом удержала позывы рвоты.
Шевелить тело мне не хотелось. Но, и не переворачивая голову художника, можно было догадаться, что здесь произошло. Чугунный край батареи, торчащий из-под подоконника, был измазан кровью. Поздняков ударился виском о железо, проломил голову и умер.
На этом догадки закончились, а вопросы размножились в спринтерском темпе.
Как погиб Кир, споткнулся случайно или его толкнули? Присутствовала при этом Алиса?
Приезжая к Киру, она всегда ставила сумку в угол за стопку холстов в подрамниках и листы картона. Заглянув в узкую щель, сумки я не нашла.
Торбу с деньгами взяла, а дорогую, любовно выбранную косметику оставила? К тону помады Алиса подходила с большей ответственностью, чем иная мать к дитю…
Но придется оставить размышления на потом и удирать. Тем же путем.
А что сказать Пашуле?! Мультигномы чокнутся всем составом и заложат московскую студентку, как не фиг делать!
Идти через улицу, мимо «алкашей»? Нет. Светиться нельзя категорически.
Я стояла у двери поздняковской квартиры и скулила от отчаяния. Выбор пути отхода давался тяжелей битвы над теоремой Ферма. Ситуация, как и теория чисел, предложенная французом, не имела положительного решения.
Куда?!
Впрочем… перед гномами я уже засветилась, придется идти к Паше и пугать его правдой, до икоты.
После стука в железную дверь мелодии «Спартак»-чемпион!» мне открыли. Я вошла в Пашулин кабинет и, заикаясь, пробормотала:
— Паша, Кир погиб.
Парень развернулся вместе со стулом:
— Как?!
— Головой о батарею ударился…
— Когда?
— Уже чуть теплый.
Паша слепо и механически нашарил «Мальборо», прикурил и откинулся на стуле. «Совсем мальчишка», — подумала я и принялась скулить:
— Милицию вызовешь… обо мне не говори… я на один день приехала, завтра на работу. — И тут же нагнала на парня страху: — У Кира трава, колеса, еще какая гадость есть?
От усиленных размышлений у Паши выкатились глаза, и сигаретка, приклеившись к губе, повисла вниз.
— Ежкин кот, — перетрусил гном, — все может быть…
— Тогда держитесь, братцы. Весь дом знает, кто к Киру шнырял.
— А он точно умер? — с надеждой всхлипнул Пашуля.
— Точно. Бегите к нему, приберитесь. Тщательно. Вдруг куда шприц с отпечатками закатился…
— Мы не… — вякнул гном.
— Уверен?! — рявкнула я, и Пашуля аж тощие коленочки к горлу подтянул. Защищаясь. — То-то же. Слушай сюда, голова садовая… Уберетесь, и только тогда ментов вызывайте. Скажите, что обнаружили минутку назад. А до этого ничего не трогали, ничего не знали. — И с материнской тревогой посмотрела на вмиг полинявшего, бледного мультигнома. — Понял ли, товарищ?
— Угу, — гном тряхнул патлами. — Спасибо, Надюха… век не забуду… в следующий раз приедешь, откумаримся…
— Да, чего там, пустяки, — елейно прощебетала я. — Главное, про меня не говорите… незачем…
— Понял, не дурак, — четко гавкнул гном, взвился в воздух и, по-моему, не касаясь пола, перелетел в соседний кабинет.
А я замерла перед дверью на выход. Разговор с Пашей отнял последние силы, и на легкую прогулочную походку их почти не осталось. Десять метров по двору до арки надо скользить, как нежная фея. Не привлекая внимания и не запинаясь.
Времени на жалость к себе не было категорически и, пробормотав: «Господи, спаси и сохрани», — я распахнула дверь и выскользнула наружу.
Руки-ноги тряслись и раскачивали тело в разные стороны, казалось, еще чуть-чуть, и шок шваркнет меня на мостовую и оставит там надолго. Часа на два, до приезда «Скорой помощи».
На футболке, во всю спину, потом выступила мишень. Я чувствовала в десятке оценивающий взгляд «алкашей» и ждала окрика.
Его не последовало.
Выписывая вензеля, я доплелась до столиков уличного кафе, приземлилась на раскаленный стул и, судорожно нашарив в сумке кошелек, заказала двести граммов холодного сухого вина.