Танцы минус

Стрельникова Александра

— Это тебе — вся недолга, ты у нас девушка решительная, я про твои подвиги в гараже наслышан, — подмигивает. — А для Яблонского — еще какая «долга».

— Почему это?

— Пацифист он у нас. Не убий и все такое. Орать и матюгами обкладывать — это сколько хошь, а вот чтобы в морду дать или что-то вроде того — это ни-ни.

Интересное получается кино… Значит пацифист… А как же те двое, что только сегодня напали на меня по его заказу? Значит не такой уж он и мирный… Да и история про неизвестного «пушера», который снабжал наркотиками его жену, может

оказаться сказкой про белого бычка. Кто гарантирует, что на самом деле героин жене Яблонского поставлял не ее собственный муж?..

Мне становится остро не по себе. Неужели этот веселый, красивый, талантливый человек, который с каждым днем нравился мне все больше и больше, действительно — наркоторговец и убийца?.. И к отцу в цирк он зачем-то приезжал… Бли-и-ин… И зачем я только с Евгенчиком пить села? Так бы поехала сейчас к папе. Хватит ходить вокруг до около. Надо поговорить с ним начистоту. Припереть его к стенке и пусть рассказывает все, как есть!

Глава 9

Утром в фитнес не иду. Торопливо проделываю комплекс «дежурных» упражнений прямо в номере, принимаю душ и сажусь в седло мотоцикла. Есть не хочу совершенно. Меня раздирает нервное возбуждение. Еду не в цирк, а сразу в гостиницу к отцу. Вряд ли он окажется такой ранней пташкой, чтобы в 9 утра уже быть на рабочем месте.

Точно. Еще в номере и спит. В комнате все так, словно я тут пару дней назад и не появлялась — все следы сделанной мной уборки потерялись под новыми завалами. Убираюсь снова, а попутно обыскиваю все потайные уголки — ничего. Пакетика с зельем нет. Что это может означать? Дернул вчера все, что было? Тогда сегодня, наверно, точно пойдет за новой порцией…

Когда время переваливает за одиннадцать, терпению моему наступает конец. Встаю из кресла, в котором коротала последние полчаса и иду будить этого соню.

— Пап!

Ноль эмоций.

— Па-а-ап!!!

Даже не шевелится! Вот ведь! Хватаю его за плечо, трясу… И вдруг понимаю, что он… Господи! Да он же холодный совсем!

— Папа! Папочка!

Пытаюсь перевернуть его тяжелое тело на спину, получается плохо, но я тащу изо всех сил. Лицо ужасное. Вокруг рта какая-то то ли пена, то ли что-то на нее до крайности похожее. Губы задрались и получается, что он вроде как скалится. Приникаю ухом к его груди. Тихо… Пульса тоже нет. Не верю!!! Я не хочу в это верить! Папочка!

Потом, много позднее в местной Валдайской больничке мне сообщают, что умер он приблизительно в середине ночи. И виной всему оказалась сильнейшая передозировка… Наркотики! Все те же чертовы наркотики! И клятый Яблонский! Если б я не сидела с Евгенчиком и не слушала под водочку душещипательные истории про его почившую в бозе жену, я бы поехала к отцу и быть может… Не могу об этом думать. Как я буду жить с мыслью о том, что могла спасти собственного отца, но не сделала этого?.. Собственно, даже знаю как — так же как мой папа, который всю жизнь казнил себя за то, что не оказался рядом с мамой, когда на нее напали те уроды…

Руки

дрожат, в глазах двоится. Спина, которую я здорово потревожила, когда переворачивала отца, рвет как гнилой зуб. Душевное состояние под стать физическому… Как мне быть дальше? Что делать? Больничный коридор, в котором стоит облезлая лавочка, где я пытаюсь хоть как-то взять себя в руки, полон народу, но я не вижу никого. Для меня он пуст. Даже вздрагиваю, когда чья-то рука обнимает меня за плечи. Егор? Как бы я хотела, чтобы это был он. Чтобы вволю поплакать у него на груди, чтобы он утешил, обнял, защитил от того, что терзает меня сейчас изнутри так, что хочется выть в голос.

Но это конечно же не он. Всего лишь Михаил Степанович. Цирковой шпрехшталмейстер… Ненавижу его. Ненавижу сейчас всех, кто был все время рядом с отцом, мог помочь ему, но не сделал этого. Позволил ему все глубже погружаться в наркотическую зависимость…

— Вы знали, что он наркоман?

Даже пугается.

— Да боже упаси! И не думали, Маш! Радовались. Думали, выпивать наконец-то бросил… Он, правда в последнее время, ну, после того, как с тобой та история приключилась, и так меньше стал, — щелкает себя по горлу характерным жестом. — А тут и вовсе завязал.

— И давно завязал-то?

— Да уж с полгода так точно… Даже чудно было. Все пили в три глотки, а он бросил.

— А с чего пили-то?

— Так Италия ведь… Мы тогда как раз в Италии были. Там вина больше, чем воды, а твой отец и не притрагивался. Тогда-то все внимание и обратили…

Италия, стало быть… Как все просто, как все предельно ясно… Утыкаю лицо в ладони. Красноносый Михаил Степанович сочувственно сопит рядом. Лучше бы отец что ли пить продолжал. Вон, этому-то алкашу — хоть бы что. Мысли как заведенные мечутся по знакомому кругу. Кто? Кто, блин?!! Кто в моем родном цирке торгует смертью?

— Михаил Степанович, а кто нынешний хозяин вашего шапито? И кто взял на себя роль директора?

— Ну, директора у нас сейчас нет — только я вроде управляющего. Ну и бухгалтер. Ты ж ее знаешь — Тамара Садыкова, жена Ерлана, дрессировщика. А хозяин… Хозяин недавно сменился.

— До Италии или после?

— До.

— И кто он?

Склоняется поближе так, что ощущаю запах застарелого перегара.

— Так ведь вот какое дело, Маш. Не знаем мы. Какая-то фирма купила. Называется «Корп-Инкорпорейтед». А кто уж за ней стоит?..

Видимо пора опять звонить Приходченко… Уж он-то, если цирк моего отца попал к ним в разработку, должен знать, что за «Корп-Инкорпорейтед» такая… А не знает, так вполне в состоянии узнать. Да и с Яблонским мне что-то совсем ничего не понятно. Его тоже держат под колпаком, не арестовывая, чтобы не спугнуть всю шайку раньше времени? Ничем другим тот факт, что после моего сообщения его статус не изменился, объяснить просто нельзя. Или на самом деле мои подозрения в той части, которая касается торговли наркотиками, по отношению к Ивану ошибочны? Но тогда зачем ему было нанимать тех двоих, что хотели меня избить?..