Танцы минус
Шрифт:
— И что, ты хочешь сказать, что это войдет в мой фильм?
— В твой? — усмехается так широко, что видны все зубы — белые и, как мне кажется, необычайно острые. — Несомненно, моя радость. И станет его истинным украшением.
— А если я против? Я не давала своего согласия…
— Оксан, ну не ерунди! Машка отлично все сделала, ты только посмотри… Да и потом ее, считай, в кадре-то и нету…
— Я сама в состоянии сыграть эту сцену и требую…
Яблонский вскидывает брови. Когда заговаривает, то в его голосе не прежние,
— Ну, и что же ты требуешь, звездища ты моя?
— Как минимум, чтобы ты сменил свой тон! Я тебе не жена, чтобы ты со мной разговаривал так. Я…
— И кто же ты?
Оксана словно бы спотыкается и замолкает, так и не выдав уже заготовленную фразу. Впервые вижу Яблонского таким. Губы сжаты, глаза прищурены. Совсем другой человек! Надо признать, малоприятный. И очень разозленный. Теперь он очень даже похож на типа, который нанял двух парней, чтобы те избили меня…
Похоже Оксана тоже раньше никогда не сталкивалась с этой стороной характера нашего режиссера. На ее личике появляется выражение неуверенности.
— Но в контракте, который я подписала, нет ни слова о том, что кто-то будет подменять меня. Ты же обязан соблюдать…
— Говно-вопрос, мон ами! Только пора бы тебе осознать, красота ты моя неземная, что даже такая глупость как твоя не освобождает от необходимости думать. Хотя бы иногда. Так что вспомни хорошенько пункт 10. Там сказано, что в фильме будут задействованы каскадеры, задача которых дублировать актеров во время трюков. Причем когда, в какой момент и где, в конечном итоге оставлено на усмотрение режиссера.
— Но…
— Ну так вот я считаю, что эта сцена, из-за которой ты сейчас так энергично бьешь копытами — трюк из разряда наиболее сложных. Все. Вопрос закрыт.
— Но я хотела сама…
— У тебя не получилось. И давай уже, кисочка моя, прекращай испытывать мое терпение. Лады?
Оксана разворачивается и, так и не взглянув на меня, удаляется прочь. Ну вот, нажила себе в ее лице врага. Оно мне надо? Пытаюсь заговорить об этом с Яблонским и тут же огребаю сполна — настроение у него после стычки с Оксаной явно «не айс».
— Какого хрена тебе-то надо, Маш? Неудобно, блин? Это на потолке спать неудобно — одеяло падает и член свешивается. Остальное все удобно. Меня совершенно не интересуют амбиции этой дуры и твои душевные терзания. Меня интересует лишь конечный результат. А он в этом случае — супер! Так что идите все в жопу!
Но я позволить себе такую роскошь не могу. Мне еще надо поговорить с ним о том звонке и о наркотиках… Не знаю, будет ли это правильно, но иначе просто не умею. Всегда у меня так. Железное правило, плотно задолбленное в меня папой — неприятные дела нужно делать сразу, не откладывая в долгий ящик. Чтобы не висели они на тебе, не тянули жилы и не трепали нервы.
Однако поговорить с Яблонским так и не удается. Он только ругается и отбрыкивается.
— Машечка, я не понял, что ты ко мне вяжешься? Постельку мою все-таки надумала посетить? Тогда — милости просим, — делает широкий жест в сторону комнаты за его спиной. — Не-е-ет? Тогда я уже озвучил направление, в котором необходимо проследовать всем. И тебе в том числе, золотце.
Захлопывает дверь перед моим носом и по-моему что-то там, внутри, начинает крушить.
— Завтра будет синий с перепоя и злой, как три собаки.
Вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись за спиной обнаруживаю Евгенчика.
— Какой он у вас… возбудимый.
Пожимает плечами невозмутимо.
— Это ты еще возбудимых не видала. Яблонский как раз адекватный абсолютно. Накатывает на него только иногда. Из-за вас, из-за баб.
— А что так? Мне казалось, что из-за баб-то у господина Яблонского проблем в принципе быть не может. У нас, у баб, от него могут, а вот у него — нет.
— Пойдем, посплетничаем, — подхватывает меня под локоток и тащит назад, в сторону бара, где усаживает перед собой и тут же «наливает из графина».
— Ну, будь.
— И ты будь…
Чокаемся. Пьем.
— Так во-о-от… Ты знала, что Яблонский в свое время был женат?
— Нет. Да и к чему мне? Мне его подробная биография без надобности. Я за него замуж не собираюсь.
— Ну и дура. Вышла б за него, горя бы не знала.
— Вот тебе спасибо большое за совет!
— Да не за что. Цени — бесплатный. Правда, уговорить его на такой шаг — нечто из разряда нереального.
— Таким «удачным» был первый брак?
— Ага.
— И что было не так с его женой?
— Умерла она. В 25 лет. От передоза.
Опа! Стало быть Иван Янович Яблонский не первый раз оказывается участником истории с наркотиками! Евгенчик подливает, выпивает, следит за тем, чтобы и моя стопочка опустела, и продолжает разговор.
— Талантливая девка очень была, но такая… нервная натура. Много крови ему попила. Как говорится: он любил ее, а она Родину. В смысле мазню свою (она у него художницей была) и герыч.
— Что?
— Героин. Ну и как-то вернулся наш великий режиссер с очередной «натуры», а дома хладный труп. Вонючий уже и синий.
Аж передергиваюсь, представив.
— Выяснили, кто ей дрянь эту поставлял-то?
— А чего там выяснять? В таких делах, как правило, всем все известно. Вот только официальным путем взять за жопу дилера фиг получится. Потому как все они в глазах Фемиды — белые и пушистые.
— Дерьмо.
— Совершенно в дырочку.
— Но если знал он, кто именно его жену на тот свет, по сути дела, отправил, нанял бы киллера — и вся недолга.