Танцы мужчин

Покровский Владимир Валерьевич

– А если не поймаем?

– Полиции неизвестно, какого импата мы ловим. Их в городе не меньше сотни.

– Но ведь эти импаты не в предсудороге!

– А уж это мы будем определять. Полиции придется поверить на слово.

Свантхречи задумчиво прошелся по кабинету.

– Значит, подлог?
– сказал он, не то спрашивая, не то утверждая.

– Увы!
– Мальбейер юмористически развел руками.

ДЕЛАВАР

Если бы Джеллаган Делавар, тайный импат-нулевик со стажем в два года, хоть раз попался в руки к скафам, то был бы тут же отпущен - слишком уж незначительной была степень его болезни. Но Джеллаган

был старик в высшей степени недоверчивый, тем более что ходили слухи, будто сейчас импато нулевой стадии излечивается, а как раз этого он и не хотел, так как болезнь приносила ему много радостей.

У него был домик в три комнаты и даже собственный двор. Всю жизнь Джеллаган мечтал о такой роскоши, и только под старость, когда не мечтать положено, а вспоминать, он благодаря самой страшной в мире болезни добился исполнения своей мечты.

Ничего не дало ему нулевое импато - ни дара предвидения, ни телепатии, ни прочих сверхспособностей, которыми щеголяют смертники, - ничего, кроме тихой постоянной радости и по-детски обостренного восприятия. Добрый сказочник дедушка Делавар - разве есть ребенок, который его не читал? Радость моросящими струйками омывала его дряхлое тело, ни на секунду не оставляла его.

Она не исчезла и тогда, когда прозвучал сигнал тревоги. Правда, вспыхнул страх на секунду, но не скафов боялся старик, - его испугало вот что: вдруг, вместе с сигналом появилось перед его глазами неясное видение, что-то плохое, с ним бывшее в будущем. Он подумал, что подступает-таки к нему следующая стадия, а значит, надо со счастьем прощаться. Но потом радость снова взяла свое, и он опустился на колени перед травой, которую сконструировал кто-то и рассадил в восточной части города, травой упругой, чистейшая зелень которой так радовала глаза. Запах земли опьянил его, холодно-влажное прикосновение лаковых стебельков бросило в дрожь, колени удобно тонули в грядке, и он не заметил, как над улицей закружил паук, как, шипя, перед его домом вырос внезапно гвоздь, словно призрак ужасный бородача с алебардой, и как вспыхнул малиново и взревел (старик поднял голову к небу и вместо скафов увидел лишь горизонт, то, чего уже больше не было в истерзанном домами пространстве Сантареса - тонкую синеющую полоску).

Когда скафы подошли к нему, он улыбался под вуалеткой. Они были болезненно прекрасны в своих средневековых нарядах. Один из них наклонился и сказал:

– Простите. Но рядом с вами датчик Волмера зафиксировал излучение.

– Но ведь это ложная тревога. Он всегда ревел в эпидемию. Его даже отключать собирались. Я все очень хорошо помню. Меня зовут Джеллаган Делавар.

– О!
– сказал другой скаф.
– Мой... я хочу сказать, сын моего знакомого очень хвалил ваши сказки.

И поглядел на напарника. Тот дотронулся, наконец, до плеча Джеллагана.

– Вы, наверное, правы. Но нам нужно проверить. Работа!

Старик распрямился, отряхивая колени. Это очень странное смешение чувств - радость и панический страх от того, что ты способен по этому поводу испытывать радость.

– Конечно, конечно. Э-э-э, пройдемте. Я покажу вам дом.

– Но... мы бы хотели сначала...

– Да-да?

– Удостовериться, что...

Второй скаф крикнул вдруг с раздражением:

– Да снимите же вы, наконец, свою вуалетку!

ТОМЕШ

...носился по ярко раскрашенным пустым улицам, стараясь не попадаться на пути паукам. Однако потом это

стало невозможным, скафы были уже везде, и он не выдержал, бежал от машины, от всего, укрылся в ближайшем найденном тайнике, поблизости от памятника Первым.

ХАЯНИ

Паук Дайры плыл на высоте пятисот метров. Внизу игрушечным макетом застыл город, с пустыми улицами, с разноцветными дисками парков, с домами, один из которых являлся частью замысловатого орнамента, очень неоднородного, иногда просто безвкусного (даже сумасшествие способно на глупости и штампы, на штампы - особенно) и даже для привычного взгляда очень странного: был в этом орнаменте словно бы стержень, графическая основа, только она никак не улавливалась, а лишь намекала на свое существование. Никто сейчас уже и не помнил, что первоначально план Сантареса представлял собой квадрат с координатной сеткой улиц - рой безумия в клетке здравого смысла. Узоры Сантареса отличались друг от друга и цветами и формой: то вдруг попадется ярко-синий квадрат с небрежно вписанным треугольником, а то видишь замысловатый росчерк грязно-непонятной окраски, которую и цветом-то назвать противно. Тут же квартал зеркальной архитектуры, нестерпимое сверкание стен, чуть поодаль темно-зеленая с разводами клякса жилого сада.

Откинувшись в кресле, Ниордан глядел перед собой полузакрытыми глазами и нервно барабанил пальцами по рулю. Дайра непрерывно бормотал что-то в микрофон. Свободной рукой он машинально потирал плечо, ушибленное при падении во время захвата. Сентаури не отрываясь смотрел на город, напрягал глаза, шевелил губами, время от времени смаргивал и встряхивал головой так, что походило на нервный тик. Хаяни рисовал в блокноте кинжалы и автоматы, временами задумчиво глядел вниз, и вид у него был бы непринужденный, если бы не подрагивала нижняя губа.

– Ты ведь знал Баррона, Хаяни?
– спросил Сентаури.

– Как сказать? Здоровался.

– У него наверняка ведь был кто-то?

– По-моему, нет.

– Был. Никак по-другому не объяснишь. Такой непробиваемый. Голыми руками импатов брал. А этот его как последнего пиджака. Наверняка какой-нибудь родственничек имелся.

– Помолчите, - прошипел Дайра.
– Мешаете.

На заднем сиденье переглянулись.

– Ты бы отдохнул, командир, - после паузы буркнул Сентаури.

Дайра вдруг согласно кивнул и уже откидываясь в кресле, приказал Ди Марко временно принять операцию.

– Пару минут, - сказал он.
– Ф-фу, устал. Сумасшедший дом.

– Как вы думаете, командир, - обратился к нему Хаяни. Он как-то особенно вежливо, особенно бережно наклонился к нему, и тон его был вежливый, и глаза, и даже затылок.
– Ну, предположим, убьют последнего импата...

– Почему именно убьют?

– Хорошо. Вылечат. Сколько, по-вашему, времени пройдет, пока люди перестанут чувствовать себя голыми без вуалеток.

– С такими пиджаками доберешься, пожалуй, до последнего-то, - сказал Сентаури.

– И, кстати, что тогда будем делать мы, скафы?

– Помрем, - ответил Дайра.

– Вымрем, - хихикнул Ниордан, и все с удивлением на него посмотрели.

– Командир, я серьезно. Импатов становится все меньше, и скафов, боевиков, в общем-то, тоже. А система растет. Традиции, привычки, эта неприкасаемость, всякие новые службы, без которых раньше прекрасно обходились, а теперь, оказывается, никак нельзя. Так-таки все и ухнет в один день?