Танцы мужчин
Шрифт:
– Как? Для новых комбинаций, конечно, дорогой друг гофмайор.
– Не понимаю вас. Вы блефуете, я уверен.
– Потому что вы не знаете, что такое интрига. Вы привыкли думать о ней, как о чем-то низком и недостойном. На самом же деле искусство настоящей интриги утеряно много веков назад. Все заняты, никто не томится от безделья. А ведь настоящая, классическая интрига предполагает полную незанятость комбинатора, полную бесцельность действий. Правда, такие условия в те времена выполнялись крайне редко. Лишь тогда ясна цель, когда нет впереди настоящей цели, вы понимаете?
– Продолжайте.
– Я использую только один вид интриги, - или, говоря мягче, комбинации, -
– Комбинация на предельное усложнение ситуации, когда невозможно все учесть, а значит - и не надо. Ошибка исправляется другой ошибкой, с виду бессмысленной, грубой, но это способствует усложнению, а следовательно, есть необходимый шаг. Цепная реакция, взрыв. Сложность только одна. Ситуации, как живые существа, рождаются и умирают. И бывают бесплодны. Мне кажется, сегодня первый раз события сложились достойным образом. Что будет, что будет, Свантхречи!
– Будет то, что я вас арестую, а облаву остановлю.
– А-а-а-а-а-а, значит, вы поверили мне? Поняли наконец-то, Свантхречи?
– Потрудитесь обращаться в уставном порядке!
– загремел Свантхречи, но высокий фальцет Мальбейера перекрыл его рев.
– Мальчишка, щенок, ты ничего уже не сможешь сделать! Через час меня выпустят, а тебя прогонят, только пальцем шевельни против меня!
Свантхречи потерял дар речи и рухнул в кресло. Над ним навис Мальбейер. Он вдруг напрягся, побагровел, закрутил головой и завизжал что было сил:
– Запорю подлеца!
Бедный гофмайор после этих слов ощутил невесомость. Он испугался, причем не какого-нибудь там Мальбейера, нет, ему просто представилось, что вот он, слабый малыш с мягким тельцем, лежит на спине, а кто-то большой, грозный и непонятный собирается сделать с ним что-то ужасное. Детские страхи.
– Кто... кто...
– просипел Свантхречи.
– Это я, все я, ваш друг Мальбейер, грандкапитан Мальбейер, друг гофмайор, - Мальбейер стал снова умилен, словно ничего не произошло, уже пятился подобострастно.
– Жду ваших распоряжений.
– Идите... идите...
– замахал руками Свантхречи.
В дверях Мальбейер остановился.
– Так вы замолвите словечко за Дайру? Теперь-то, надеюсь, нет других кандидатов?
– Что?!
– крикнул Свантхречи, но грандкапитан уже захлопнул за собой дверь.
КИНСТЕР
Долгой веренице жизней Томеша Кинстера предстояло вскоре прерваться. Он знал, когда это произойдет, и даже - что произойдет после. Именно это "после" и заставляло его яриться.
Опустившийся, оборванный, мутный, насквозь пропитанный липкими запахами, он будет проживать в это время жизнь за жизнью в бесцельных блужданиях по Сантаресу, жители которого обожают проявлять любопытство на расстоянии, желательно из-за металлизированного окна собственной комнаты. Они давно отказались понять хоть что-нибудь в происходящем, они легко поддаются убеждению и, в большинстве своем, видят смысл жизни в том, чтобы прожить подольше и повкуснее, и сами же себя за то презирают, хотя и подозревают время от времени, что презрение их кое в чем безосновательно, но все же лучше как-нибудь по-иному, если б вот только не лень.
Те жители города, которые по браваде, легкомыслию, убеждению или, что чаще, по необыкновенному равнодушию пропустили мимо ушей сообщение о тотальном поиске, оторопело останавливались теперь, завидя импата, всматривались, как летит он или, скорее, ползет с неожиданной скоростью, запрокинув голову, вытянув руки вперед, словно ныряльщик... а затем срывались и убегали в панике. Некоторые, раскинув руки, выходили ему навстречу, но спроси их в ту минуту кто-нибудь, что именно хотели они сделать, вряд ли можно
ДАВИН, ДЕЛАВАР И ДРУГИЕ
Горизонт общественного транспорта или, как его называли сантаресцы, Новое Метро, замер в момент сигнала облавы. Застыли многополосные тоннели-конвейеры, забитые людьми, остановились двухместные экипажи, управляемые с унипульта. Только что они носились под городом на двухсотмильных скоростях; визжали на крутых поворотах, ухали при переходе с одного горизонта на другой, врывались в темные тоннели, выскакивали на подземные площади, где в полном хаосе, казалось бы, чудом не сталкиваясь, мчались их точные копии, одинаково желтые - мимо причудливых, быстро промелькивающих скульптур, которые мало кому удавалось разглядеть толком, мимо бесконечных лифтов, стоянок и эскалаторов; багровый свет, вой, сверкание, мгновенная тьма, спящие лица, чей-то хохот у телевизора, ряды свободных экипажей, люди, вещи, спешка. И вдруг - тонкий фарфоровый звон, ре диез, фа, голос диктора, рефлекторный мороз по коже. Остановилась одна машина, другая, вот уже все стоят, кто-то не понимает, что случилось, не в порядке громкая связь, он пытается выбраться из машины, но дверь надежно заклинена, и сплющив нос об окно, он завороженно вглядывается в неожиданное и страшное спокойствие, которое воцарилось вокруг.
Вот проросли гвозди-волмеры, один из них надсадно взревел, и вот, лавируя между умершими экипажами, пробирается к тому месту паук с багровым крестом.
...О, как бился Кон в руках скафов, как расшвыривал их, какая это была радость, какое счастье и как бесконечно долго все тянулось, за время одного удара можно было придумать симфонию, но почему-то именно симфонии в голову не приходили.
И скафы, поймавшие его, и водитель фургона, все они были новичками, только поэтому они нарушили один из важных пунктов Инструкции по захвату ни в коем случае не помещать вместе импата высокой стадии с нулевиком. Иногда вторичное излучение вызывает у них ураганный всплеск болезни, тогда они сразу перескакивают на высшие стадии и становятся "судорожно опасны".
Джеллаган и Кон оказались в одной машине. Кон сказал:
– Сволочи. Сучьи сволочи.
Джеллаган ответил:
– И пришло лето, и на поверхность вышли слуги дракона Асафа и поклялись отомстить за него.
– Псих!
– крикнул Кон.
– Уйди, псих!
– И птицы, мохнатыми крылами мотая, круглыми глазами следили за ними резко слуги выделялись на фоне зеленого леса, желтыми крылами маша неестественно.
У старика дрожал подбородок, старика переполняла особая радость.
– И-ди-о-о-о-от!
– заорал Кон.
– Нас сейчас уничтожат, а он сказочки!
Джеллаган смотрел на Кона и его глаза блестели от дикого волнения.
ДЕЛАВАР
– Что же ты наделал? Зачем к нулевику посадил этого?
– сказал Круазье водителю фургона.
Кон лежал на полу машины. Один глаз был закрыт, другого не было. Огромная дыра в кабину, искалеченный мотор - чудом, вот уж истинно, чудом увернулся водитель от верной смерти.
Джеллаган переживал временный спад, предвестие судороги. Скафы стояли вокруг него с укрепленными шлемвуалами, пальцы на курках.