Танцы в пыли (Желанный обман)
Шрифт:
— Ты не посмеешь мне отказать и впредь будешь делать только то, что я тебе говорю. Заруби себе на носу: Эсмонд Морнбьюри — твой муж и господин, — сказал он. — Не ты ли пару месяцев назад поклялась любить меня, уважать и слушаться? Так что будь добра выполнять все три условия… и точно по моей команде.
Она в ужасе притихла. Эта внезапная вспышка злобы пополам со страстью напугала ее.
Он задул свечи, и комната погрузилась в темноту, не считая красного отблеска от камина. Затем Эсмонд задернул тяжелый балдахин над кроватью.
Он взял ее тело неистово, жадно, при этом впиваясь ей в губы безжалостными поцелуями. Она не противилась. Но вдруг Эсмонд осознал, что по щекам ее нескончаемым потоком текут слезы. Гнев его сразу прошел. Он встал и снова зажег свечи, затем оделся. Налил себе воды из графина и залпом выпил. Как же это могло произойти? Как мог он уподобиться простому неотесанному мужику? Эсмонд посмотрел на себя в большое зеркало и почувствовал отвращение. Его охватили мучительные угрызения совести.
Магда лежала без движения, лицо ее припухло от слез, в голове шумело. Сквозь полуприкрытые веки она настороженно смотрела на Эсмонда — а вдруг он снова обернется зверем и набросится на нее? И все-таки, что бы он сейчас ни сделал, эта ночь останется в ее памяти навсегда — ночь, когда она лежала в его объятиях… Пусть его грубые поцелуи только добавили рубцов в ее душе. Пусть они убили в ней всю красоту любви, о которой она мечтала еще в детстве.
Она тихо и безутешно плакала.
Он подошел к ней, склонился и дотронулся рукой до ее волос. Еще несколько минут назад прикосновение к ней вызвало бы в нем нервную дрожь. Но сейчас он видел лишь ее огромные глаза, полные бездонной печали, и глаза эти смотрели прямо ему в душу. Она уже не казалась ему обычной уродиной.
Он тихо сказал:
— Знаешь, я был не прав. Но когда… когда ты сказала про Доротею, я просто помешался.
— Не надо мне было… — прошептала она.
— Сделанного не воротишь. Давай больше не будем друг друга мучить, — сдавленно продолжал он. — Завтра я уеду. Возможно, мы никогда больше не увидимся. Прошу тебя об одном: сохрани мое имя и мою честь в людских глазах.
Она уткнулась лицом в подушку и всхлипнула.
— Я обещаю. Но… ах, Эсмонд… умерь свою ненависть… Я так устала от ненависти.
Он прикрыл рукой глаза.
— Я постараюсь, детка, постараюсь. Я могу просто пожалеть тебя, ведь тебе нужна моя жалость…
Магда не верила своим ушам. Это были первые слова нежности, которые ей пришлось от него услышать.
— Нет, я не прошу у тебя жалости, — сказала она, — Я прошу только, чтобы ты меня простил.
— Я прощаю тебя, Магда, но и ты прости меня за то, как я с тобой только что обошелся.
Она повернулась к нему и, взяв в ладони его большую руку, прижалась к ней горячей щекой.
— Нет, это я первая причинила тебе боль вместе со своим отчимом. Когда-нибудь я, может, расскажу тебе, как все это было, и ты сможешь меня понять.
Эсмонд почти не слушал ее. Высвободив пальцы из ее рук, он сказал:
— Как ты можешь целовать руку, которая нанесла тебе такой жестокий удар? Не надо…
— Когда ты уедешь, я останусь совсем одна, — сказала она.
— Занимайся тем, чем я тебе сказал, и жди моего возвращения. Надеюсь, нам удастся выпутаться, — тихо сказал он. — А я… я иногда буду писать тебе, — добавил Эсмонд и отвернулся.
Он не видел, как в ее заплаканных глазах блеснул крохотный лучик надежды.
— Прощай, Магда, — сказал Эсмонд.
Она села в постели. Сердце ее бешено колотилось, а душу вдруг охватила такая тоска, что ей было уже все равно, что он только что с ней сделал, — казалось, она готова была умереть.
— Эсмонд… Эсмонд… — простонала Магда.
Но он ушел.
Она снова легла и поглубже зарылась в одеяла. Огонь в камине уже потух, и в комнате стало холодно. Магда никак не могла уснуть, все ее тело ныло, сердце едва не выпрыгнуло из груди, а голова была полна беспорядочных мыслей. Когда же наконец ей удалось хоть немного забыться, сквозь пелену сна она услышала далекий голос сиделки Маусли, который звал ее:
— Миледи! Миледи!
Магда вскочила. Кровь забилась у нее в висках. Она вспомнила про их с Эсмондом ночной разговор. В следующую секунду ее бросило в жар. Она старалась не встречаться взглядом с вездесущей женщиной-мышью, как вдруг заметила у нее в руке какое-то письмо.
— Что это?
— От его светлости, миледи.
— А где он?
— Он уехал, миледи, уже два часа назад. Сначала в карете до Лондона, а потом — на континент. Вот, просил вам передать.
— Уехал… уже уехал… — обреченно прошептала Магда.
Пока сиделка суетилась, раскрывая шторы, Магда сломала сургучную печать и быстро пробежала письмо глазами. Оно было коротким, но впечатляющим.
«Магда, воспоминание об этой ночи долго еще будет вызывать у меня краску стыда. Еще раз именем твоей милой кузины прошу твоего прощения, хотя сам уже простил тебя. Пусть прошлое останется в прошлом. Ты — моя жена. Веди себя так, как я тебе говорил. Что ждет нас впереди, когда я (и если) вернусь из Фландрии, одному Богу известно.
Хорошо бы все получилось с твоей операцией. Миссис Фланель я оставил наказ выполнять каждое твое желание вплоть до моего возвращения, иначе она будет уволена. Можешь, когда тебе захочется, ездить в Годчестер. Пока меня нет, присматривай за Джесс и каждый день устраивай ей разминку. Тебе я ее доверяю. Надеюсь, ты не посрамишь мою фамилию, ставшую теперь и твоей. Ну ладно, прощай.
Твой муж (и не только на словах)
Эсмонд Морнбьюри»
— Эсмонд… мой муж — Эсмонд… — все шептала она.
Сзади к ней подкралась Джемайма Маусли.
— Миледи, вы же простудитесь. Идите в кровать.
— Нет, не простужусь, — обернулась к ней Магда. — Ни за что. Я крепкая. Скажите на конюшне, чтобы седлали для меня Джесс, и приготовьте костюм для верховой езды.
— Но, миледи, скоро должны приехать врачи… — начала было сиделка.
— Ничего, подождут, — сказала графиня Морнбьюри с незнакомым доселе выражением надменности и уверенности в себе. Письмо она прижимала к груди.