Танцы втроем
Шрифт:
– Андрюша, так нечестно, – протянул равный званием и, следовательно, облаченный правом на "Андрюшу" Бочкарев.
– Честно-нечестно… Тут человека убили, а он кофе жалеет, – отмахнулся Симакин.
6 мая, 13.03
Старший следователь Владимир Кононов только что провел блестящую комбинацию и, предвкушая сладостное зрелище заматованного белого короля, быстро нажал на кнопку часов. Время противника пошло.
Пельш, остервенело обхватив вихрастую голову руками, углубился
Кононов, беззаботно посвистывая, демонстративно глядел по сторонам. На любое движение противника реакция была предусмотрена, отмерена, взвешена.
В прихожей зазвонил телефон.
Кононов пошел поднять трубку, оставив Пельша пожинать плоды своей гениальной шахматной мысли.
"Кононов… Понял, товарищ полковник… Слушаюсь, товарищ полковник… Одну минуту, за ручкой схожу…"
Он быстро прошел мимо согбенного противника к секретеру, взял бумагу и ручку, и вернулся к телефону.
"Записываю… Как-как? С-и-л-и-н? Льва Гумилева? Да, понял… Все, еду, товарищ…"
Вернувшись и встретив невиннейший взгляд своего противника, Кононов с особым цинизмом выругался.
– Партия отложена. Ни к кому, понимаешь ли, Жеглов не может дозвониться, кроме как ко мне.
– Мда-а-а, – с притворным разочарованием протянул Пельш, – работа-а-а. Но насчет Лены, надеюсь, договор в силе? – Быстро спросил он.
– Да конечно, ловелас ты дешевый. Я еще позвоню, но, думаю, до десяти можешь меня не ждать. Чистое белье сам знаешь где. Сметанка в холодильнике, – бросил Кононов, уже завязывая шнурки.
Пельш ответил ему громогласным ржанием.
6 мая, 13.30
Михаил вел машину осторожно, как партнершу в знойном аргентинском танце – плавно, изящно обходил выбоины, галантно притормаживал перед "зебрами", на вторую полосу не лез, хотя набитый автобус с кучей навьюченных фазендейро перед ним давал максимум сорок, ну, может, сорок пять. Михаил, конечно, мог ударить по газам, мог без особых проблем держать в городе скорость за восемьдесят. Водил он отлично, почти так же хорошо, как и танцевал, как умел нравиться женщинам – но зачем нестись, сломя голову, когда нестись некуда? Зачем нестись, когда сейчас нужно быть предельно собранным, когда все нужно как следует обдумать, взвесить, покурить?
В пачке болталась последняя сигарета. С мысленной улыбкой он вспомнил, как Марина посвящала его в эту непростую премудрость – курить за рулем, чувствуя себя так же раскованно, как и в постели. Ему было двадцать три, ей, пожалуй, восемнадцать. Возраст женщины, такой женщины как Марина – всегда восемнадцать. "Будь естественен, и все, – говорила Марина, – больше не нужно ничего. Все остальное возникает из ничего, из тебя".
"Что же возникает из меня сейчас?" – Думал Михаил, с облегчением наблюдая, как поворачивает автобус, в котором раздражала не столько медлительность, сколько прямо-таки ветхозаветная
Михаил, вслед за Мариной, не терпел совок именно из-за замусоленности, серости, обветшалости.
"Что? Чудовище молчания? Убийца или тот, кто хуже убийцы? Я еду из свершившегося ниоткуда в безвестное никуда, я в ужасе, но сигарета не дрожит в моих пальцах, я естественен?"
Повернув к себе зеркальце, Михаил увидел странную маску. Такие лица у мертвецов, наверное, у смертников, у тех, кто полчаса назад потерял любимую женщину.
"Или это верх извращенности, поцелуй с дьяволом, я, наверное, должен был бы рыдать, биться в конвульсиях, вогнать машину в первый же встречный КАМАЗ или в грязную жопу того автобуса?"
Сигарета обожгла пальцы. Громыхнув на канализационном люке, "Жигули" дернулись вправо. Михаил, напрочь позабывший о дороге, понял, что вся его неторопливая езда – чистейшей воды истерика, загнанная вглубь, и если немедленно не позвонить в милицию, то он все-таки убьется даже если будет ехать со скоростью самого ленивого пешехода.
Некоторое время он ехал, поглядывая по сторонам в поисках телефона. Дважды ему удалось уговорить себя в том, что никуда не дозвонишься из телефонных кабин, в которых выбиты все стекла и издалека видно полное отсутствие трубок.
Наконец он остановился и, выходя из машины, отметил, что в этом месте никогда раньше не был. Развороченная стройкой земля, катушки из-под кабелей, невзрачные двенадцатиэтажки, жестяная коробка троллейбусной остановки. Поблизости – никого, и это главное, потому что предстоящий разговор плохо согласовался с присутствием на остановке мамы с детишками или мужика с газетой. В драме не место мужикам с газетами.
Михаил снял трубку, в глубине души надеясь встретить глухое молчание или непролазный частокол коротких гудков. Нет, автомат работал.
За спиной заскрипели тормоза, хлопнули двери, раздался быстрый топот. Михаил обернулся.
Большой РАФ припарковался нос к носу с его "Жигулями". Сзади машину блокировали такие же "Жигули", по виду штатские, но за рулем виднелся человек в погонах. Шестеро других, в неуклюжих бронежилетах цвета "хаки", держали его под прицелом коротких автоматов. Лиц не видно под натянутыми вязанками с круглыми прорезями для глаз.
– На землю! Лечь на землю, руки за голову! – Проорали в мегафон из РАФа.
– Я, я не убийца! – сказал Михаил, обращаясь зачем-то к ближайшему из омоновцев.
Поскольку подозреваемый по делу Марины Рубиной Михаил Гретинский выказал при задержании неповиновение властям, он был бит по почкам и доставлен в следственный изолятор в наручниках в бессознательном состоянии. На всякий случай.
6 мая, 13.30
Дело мне не понравилось с самого начала.
Когда вместе с сообщением об убийстве вы получаете исчерпывающую информацию о преступнике, то, если это только не кровавая и идиотическая семейная резня, можете быть уверены: вас водят за нос.