Танец марионетки
Шрифт:
Жоффрей снова пережил ужас, похожий на тот, у закрытой двери в ту ночь. Он уже тогда знал, что она его не простит. Он сам себе не может этого простить. А теперь… теперь все стало еще хуже. Во много крат хуже. Он не оставил ей выбора даже в этом — быть или не быть ребенку. Ей ни в чем не дали права выбора: ни в замужестве, ни в брачной ночи, ни в материнстве. Он сам был одним из тех, кто не дал ей этого права
— Мой ангел, забытый на пыльной дороге… Сможешь ли ты когда-нибудь мне доверять? Сможешь ли забыть, как властен я был, не дав тебе возможности выбрать, решить самой…
Выражение её лица было невыносимо для него. Он хотел опять дотронуться до её щеки, но она с таким отчаянием проговорила: «Уходите! Оставьте меня!», что ему стало больно.
Его счастье разлеталось на кусочки.
— Отдыхайте, душа моя. Я пришлю к вам Марго.
Анжелика лежала сжавшись в комочек. Она была потрясена.
— Ребенок. У меня будет ребенок. Но почему я этого не заметила и не поняла раньше? Это ведь так просто заметить… за три месяца. Я была слишком занята другими мыслями, чтобы подумать о такой возможности. Я ненавидела своего мужа и жаждала любви. И все мои помыслы были направлены на это. За балами и приемами я не обратила внимание, что не пришли неприятные дни. Даже то, что грудь у меня немного округлилась, а тело расцвело, я приняла как должное и не связывала это с беременностью. Или… не любя мужа, я подспудно отбрасывала эту мысль, не желая этого ребенка?
У меня будет дитя Жоффрея, а я так и не узнала, что такое любить. Он обладал мной только один раз и этого оказалось достаточно.
Анжелика путалась в мыслях. Она не могла выразить их точно и не понимала, что же собственно она хочет сказать, а главное — понять:
Что её так потрясло? То, что у нее будет ребенок? Но она замужняя дама и это вполне естественно.
То, что это будет дитя Жоффрея? Но он её муж — естественно, что ребенок будет его.
То, что меня не спросили — хочу ли я этого! Вот что! Все опять решили за меня. Как в Монтелу, как здесь…
А если бы предоставили решать мне? Если бы у меня был выбор? Что бы я выбрала?
Перед ней мелькали: Монтелу, Франсина в разоренном доме, свадебная Тулуза, она в домике на Гаронне; а рядом с ней ухмыляющийся Лозен, тянущий к ней руки, печальный и надменный Жоффрей, веселый Андижос. Все это кружилось перед ней. Ей сказали — выбирай… Но все вокруг вращалось и расплывалось…
И она снова погрузилась в полубессознательное состояние вместе со своими страхами и отчаянием.
Жоффрей просидел рядом с Анжеликой всю ночь, после того как Марго прибежала и сказала, что Анжелика опять потеряла сознание. Она металась и бредила. Он постоянно накрывал её простыней, вытирал пот с горячечного лба, держал маленькую холодную руку… если она её не вырывала. Кое-что ему стало понятно из её отрывочных видений. Она без конца повторяла имена: Лозен, Карменсита, Франсина. Она с ужасом спрашивала: «Николя, что с ней?» Умоляла: «Мелюзина, помоги им!» С нежностью повторяла — «Благодарю, Андижос». И среди этого бреда он постоянно слышал — «ангелика».
Жоффрей понял, что в последний день произошло что-то связанное с Лозеном, Андижосом и Карменситой. С этим он разберется. Мелюзина… Судя по имени — какая-то колдунья из их края? А Николя и Франсина? Из её прошлого? Скорее всего и прошлое, и настоящее как-то оказались связаны, это и вызвало у нее потрясение. Но он ничего о ней не знает! Он не знает её прошлого! Кто все эти люди и что они для нее значили? Он решил начать с Карменситы и ангелики. Это было легче всего. Потом разберется с Андижосом и Лозеном.
К утру кризис прошел. Анжелика полностью пришла в себя. Но она была только своей тенью. Худенькая, прозрачная и трогательная. И… безразличная. Безразличная ко всему, а не только к нему.
Доктор Перрье не разрешил ей пока вставать. Да ей и не хотелось. Однажды пришла Марго и протянула ей коробочку. В ней были зеленые липкие стебельки — дягиль. Анжелика с изумлением посмотрела на Марго:
— Откуда это?
Марго улыбнулась: это было первое проявление чувств у Анжелики за время болезни.
— У моей знакомой тетка — настоятельница монастыря. Они там варят засахаренный дягиль***. Тетка поделилась рецептом с племянницей. Только в монастыре варят на коричневом сахаре, а моя знакомая на белом. И дягиль у нее получается красивого зеленого цвета. Она однажды угощала меня. Вчера мессир граф спросил, не знаю ли я, почему вы могли всю ночь в бреду говорить об ангелике. И я вспомнила, про это лакомство. Он попросил принести для вас немного, если это возможно.
— Я бредила? — растерялась Анжелика.
— Да, всю ночь, когда вы упали в обморок. А мессир де Пейрак сидел рядом, менял вам полотенца на лбу, грел руки, укутывал.
— Зачем? Зачем он сидел, разве нет служанок?
— Он очень переживал. Он был в отчаянии, когда принес вас на руках из комнаты с телескопом.
— Он меня принес? — в смятении проговорила Анжелика.
— Да. Это хорошо, что он был там. Иначе мы могли бы не найти вас до утра. Туда почти никто не ходит. Только слуги иногда. Когда он вас положил на постель, вы были похожи на сломанную лилию. Белая и холодная, совсем не живая. Мне показалось… что я снова вижу его…
— Кого, его?
Марго посмотрела на Анжелику с сомнением, но потом все же рассказала:
— Мессира графа. Я нашла его маленького, замерзшего, изломанного и исполосованного саблями. Все думали, что он не выживет. — Марго говорила тихо, ей было тяжело это вспоминать. — До двенадцати лет он не ходил. Никто не верил, что он встанет и пойдет. Но мать его выходила. Она никому не доверила его лечить, даже докторам.
Анжелика сидела бледная, прижав руку к губам. Она боялась даже представить эту картину.
— А… Как это произошло? Почему… и кто его так?
— Он жил с кормилицей. Она была гугеноткой. Католики пришли в замок убивать гугенотов. А его выкинули в окно со второго этажа.
— Но он же не гугенот!
— А там никто не разбирался. Замок, где нашла убежище кормилица, принадлежал гугеноту. А графу тогда было три года. Кто его спрашивал, гугенот он или нет. Я нашла его в снегу и была рядом с ним, белым и окоченевшим. А нас двоих нашел один католик, который вернулся поживиться. Он знал мессира графа и чей он сын. Он забрал нас и отвез домой.