Танец мельника

Грэм Уинстон

— Красивая комната, — восхищенно отозвался Стивен.

— Да... И расположена отдельно от остальных.

Отдельно — это значит, что они одни? — подумал он. Но такие встречи даже по меркам Клоуэнс были удручающе целомудренными. Свидания временно решали проблему, которая должна вскоре разрешиться. Клоуэнс сочла уместным передать записку, что отныне визиты в Тренвит следует прекратить, притворившись, что это ее собственное решение.

— Ты никогда не рассказывал о своей жизни, Стивен. Я имею в виду прошлое. Неужели ты не понимаешь, что мне хочется знать о тебе больше?

Он улыбнулся.

— Даже дурные стороны жизни?

—

Даже такие.

— Не знаю, с какой из них начать. Был маленьким оборванцем, ходил в таких лохмотьях, что локти торчали, а иногда и задница сверкала! Голодный, всегда голодный. Мать была красивой и сильной женщиной с серыми глазами, а отец ушел почти сразу после моего рождения, бросив ее на произвол судьбы. Знаешь, что значит для женщины остаться одной, без гроша в кармане, да ещё с орущим довеском на руках? Первое, что помню, как она драила полы в таверне «Щит» неподалеку от Ившема. Она не любила меня, я был лишь досадной помехой, но следует отдать ей должное: ни за деньги, ни просто так она не одаривала мужчин благосклонностью. Когда мне исполнилось четыре, ей предложили работу: человек по имени Адам хотел взять ее в театральную труппу в Глостере. Как я сказал, она была привлекательная, крупная, сильная. Она была ему нужна — может, и в разных смыслах этого слова, — даже не знаю. А я нет. И что ей было делать?

Наступила тишина.

— Не так-то просто бросить в колодец ребенка четырех лет, это не младенец четырех недель от роду. Может, она пожалела, что не сделала этого раньше. Но было слишком поздно. Она слышала о женщине по имени Черная Моль. Не шибко приятное имечко, а? Да Моль и сама не была приятной. Никогда не забуду, как от нее несло. — Стивен утер рот ладонью. — Ни за что не поверишь, а ведь она служила закону. Работала в долговой тюрьме в Тьюксбери. Знаешь, что это?

— Догадываюсь.

— Не гадай понапрасну. Всё равно не знаешь. Это место, где держат должников до суда, а потом посылают в тюрьму. У нее уже было двое отпрысков. Сказала, что заберет и меня. Мать обещала заплатить. Не знаю, заплатила ли она. Так и не узнал...

— Что случилось?

— Ну-у... Я застрял там на два года. Чтобы прокормиться, приходилось в основном воровать. Потом я сбежал. Кому было до этого дело. — Стивен выглянул в окно. — Смотри, снежинки в такое время года. Давай сходим и еще раз поглядим на сторожку, пока не стемнело. Туда идти полчаса.

— Расскажи, что было дальше. Я хочу знать.

Из дальней комнаты, примыкающей к библиотеке, слышались отдаленные звуки: Изабелла-Роуз пыталась петь. Даже здесь это звучало фальшиво.

— Когда тебе нет и семи и отвечать за тебя некому, тебя легко схватить и отправить в исправительное учреждение... Или в тюрьму за кражу яблока. Что и произошло со мной.

— В тюрьму?

— Именно. О да. Не знала, что твой ухажер — бывший уголовник, верно? Когда попадаешься в первый раз, то сажают только на месяц. Когда я вышел, меня вверили заботам надзирателей, которые продали меня в угольную шахту в Форест-оф-Дине. Я проработал там около года, а потом сбежал. Некоторое время жил сам по себе...

— Ты трудился на шахтах?

— Ага. Справил восьмой день рождения в угольной шахте Эйвонкрофт. — Стивен замолк и почесал подбородок. — Забавно, но ты первая, кому я это рассказываю. Самая первая. Я всем говорю, что никогда не спускался в шахту. То же самое я сказал и Джереми. В прошлом году я разок спускался в Уил-Лежер, посмотреть, есть ли у нее отличия от других шахт. Так вот — никаких. Меня в дрожь бросило, потому что напомнило о старых временах. Забавно, что я всегда притворялся. И всё ради того, чтобы не снились кошмары.

— Но в таком возрасте...

— Да, отдаю должное корнуольским шахтерам, они не берут вниз детей, пока тем не исполнится десять-одиннадцать, и только если они сами захотят этому учиться. Меня запрягали в тележку. Как лошадь или, скорее, как собаку. Тоннель, по которому я тянул тележку, часто был слишком узок для крупного парня. Тележка двигалась по рельсам от того места, где отбивают уголь, к подножью ствола шахты, прямо как в корнуольской шахте, понимаешь, но только там используют детей, чтобы тянуть тележки. Вокруг пояса повязывают ремень, который крепится к цепи между ног, так что когда тянешь тележку, то всякий раз стираешь ноги до крови. Однажды, когда мы узнаем друг друга получше, я покажу тебе шрамы.

— Ты провел так целый год?

— Может, месяцем больше или меньше. Счет времени теряешь. Но однажды я улизнул от них и направился прямо в лес. Был так напуган, что долго бежал без остановки, потому что если тебя схватят, то не только изобьют, но и наденут цепи на ноги и руки и уже никогда не снимут. Но мне повезло.

— Повезло...

— Ну да, повезло. Всё лето жил дикарем. Не так тяжко, когда есть фрукты. Я неплохо прожил до начала зимы, после чего мои запасы стали заканчиваться. Тогда я пошел просить милостыню в деревню Харфилд, что неподалеку от Дурсли. Там на меня натравили собак. Но тут к двери подошла женщина, она сжалилась надо мной и дала корку хлеба. Черноглазая, еврейской наружности, хотя она была валлийкой, а не еврейкой, и ее звали Элвин. Когда пришел ее муж, я решил, что тот вышвырнет меня из дому, где я уже успел пригреться; но женщина убедила его разрешить мне переночевать. В итоге я остался на семь лет. По-своему они были добры ко мне. Представь себе, я работал от рассвета до заката семь дней в неделю. Но после шахт это был рай небесный. Я выучился читать и писать, стал крестьянином. Или деревенским мальчишкой. Может, мне стоило остаться. Ведь у них не было детей. И я бы унаследовал их хозяйство. Но нет. Как-то раз я поехал в Бристоль и увидел море.

— Разве ты не был кучером?

Он поднял взгляд.

— Тебе это отец рассказал? Ну да, работал на сэра Эдварда Хоупа, недалеко от Бристоля. Но это не то. Я никак не мог успокоиться, после того как увидел море.

— Разве ты успокоишься когда-нибудь?

Он заулыбался и взглянул на нее.

— Разве у меня хватит сил уехать от тебя?

— Сейчас-то легко говорить!

— Понимаю. Кто может знать наверняка? Себя я точно не смогу изменить. А тебе этого хочется? Я уж точно не хочу, чтобы ты менялась.

Он сел рядом и стал без устали целовать ее лицо.

— Ты удивляешь меня каждый день, Клоуэнс. Чем больше я узнаю тебя, тем больше мне так кажется. Какой женой ты мне станешь!

— Я просто люблю тебя, — сказала Клоуэнс. — Вот и всё.

— И клянусь Богом, я так люблю тебя...

Дверь резко распахнулась, и Изабелла-Роуз ракетой ворвалась в комнату, но завидев их, лихо, со скрипом тормознула.

— Клоуэнс! И Стивен! Ой... Я не знала. Мама не сказала, что вы здесь. Черт побери! Вот смех-то, да? А я думала, вы целуетесь только по праздникам!