Танец мотылька
Шрифт:
– Дозвонилась? – спрашивает Марина за спиной. Я от неожиданности вздрагиваю. Протягиваю ей мобильный. Качаю «нет» и оседаю на кровать.
Три, пятнадцать – это я…
Шесть, ноль, восемь – это ты…
И двенадцать – это мы…
– Мне нужен МОЙ телефон.
– Тогда жди следователя, – девушка удаляется, но в дверях вдруг застывает, словно что-то вспомнив. – Пойдем. Я отведу тебя к психологу.
– Обязательно сейчас?
– Ты
А я даже свыклась с ней уже за пару дней, но Марина права – нужно сваливать. Да и в душ хочется невыносимо.
– А что тут, – показываю на себя, – трещина?
– Два перелома. То я так: аллегорично, – девушка, блеснув взглядом, закусывает губу, будто от удовольствия.
– Уговорила, – встаю и иду за ней.
Аккуратно проходим коридор. Больные снуют по своим делам, тихо перешептываясь между собой. В левом крыле разборки второй медсестры и технички: неинтересно.
Наблюдаю за Мариной.
Она двигается плавно, мерно раскачивает пухлыми бедрами. Девушка – кудрявая, маленькие русые завитушки все время выползают из-под головного убора, и она прячет их, запихивая на место. Медсестра прихрамывает, или нога болит или травма. Это почти не заметно, но я хорошо читаю походки, даже очень, и такую в будущем узнала бы с первого раза.
Раз, два, три, четыре… в ритме сальсы сбегаю за Мариной по ступенькам. Ох, зря: простреливает под лопаткой.
– Ты что? С ума сошла?! – пищит она, открывая передо мной стеклянную дверь.
Я иду вперед, а глаза наливаются слезами. Больше не буду так. Больно! Ну, хватит уже!
Марина бурчит:
– Распрыгалась тут. Вчера едва с того света вытащили, а теперь вон – скачет, как лошадь.
– Как мотылек, почему сразу, как лошадь? – хрипло оправдываюсь я, выдавливая смех с привкусом горчицы.
– Да это я так: к слову. Все. Пришли. Назад дорогу сама найдешь. И не прыгай больше!
Усердно киваю.
Марина идет по коридору, а я слышу, как она все еще возмущается: «Не ну, мало того, что отвечаешь за них головой, так и еще, как коняки тут…»
И ее бормотание обрывает скрип двери.
В кабинете Веры Васильевны прохладно и пахнет еловыми шишками. Мне вспоминается Новый год и мандарины.
Обожаю веселые праздники в кругу семьи, жаль, последнее время собирались нечасто. Мы все выросли. У каждого семьи, работа, съемное жилье. Сестры больше в кругу друзей отмечали, брат обычно уезжал с компаньонами в горы – кататься на лыжах, а я, как всегда, или работала, или отходила от предновогодней нагрузки. Попадала к родителям только третьего или четверного января, и то, как повезет.
Психотерапевт открывает дверь шире. В проходе она смотрится, как волшебница. Свет из окна оттеняет ее статный силуэт, волосы аккуратно подобраны.
– Проходи, Вика, – женщина
Хочу сесть достойно, но мягкое сидение проваливается, и я чуть ли не закидываю ноги к верху. Хихикаю. Меня эта больница и путаница с суженным-ряженым скоро доведут до истерики. Тело отзывается резким прострелом в ребрах.
– Осторожней, – улыбается доктор и садится напротив за массивный стол с кипой папок на краю.
Ее лицо мне кажется знакомым. Теплые желтые глаза и слегка выгнутые брови. Бросаю взгляд на ее серьги: камушек-гвоздик переливается на солнце и засвечивает глаза, цепочки колышутся от выверенных движений. Она берет ручку, вытягивает листик из стопочки, а затем листает тетрадь, наверное, мою историю болезни.
– Вика, расскажи, как ты себя чувствуешь?
И тут меня начинает трусить. Я осознаю, что наступило время тех самых вопросов.
– Как после аварии, – бормочу и прячу голову поглубже в шею, будто страус в песок. Рассматривать ковер – лучший из вариантов поведения, которые мне сейчас приходят на ум. Я не хочу отвечать, не хочу вспоминать, а еще больше, не хочу говорить о Марке.
– Ко мне заходил следователь… – и Вера Васильевна бьет по самому больному, – он просил провести с тобой беседу о муже.
Неслышно скриплю зубами. Охаю от нового прострела в ребрах. Дышать становится тяжелей, вместо вдоха неприятный булькающий свист.
– Виктория, ты точно в порядке?
– Кажется, – отвечаю с усилием.
– Послушай, все что ты здесь скажешь, будет только между нами. Только если, конечно, ты не убила кого-то, – сквозь улыбку женщины пробивается серьезный настрой. – Лишь тогда я буду вынуждена дать показания. Так как у нас не стандартное посещение, я обязана открывать следствию нужные детали.
Замираю от ее слов. Что она несет? Кого убила? О чем речь? Женщина продолжает:
– То есть врачебная тайна не полностью в твоем распоряжении, но личные темы я не буду выносить из кабинета. Понимаешь меня?
Не понимаю. То есть: я скажу личное, о том, что не помню мужа, и, если это окажется важным для расследования – моя тайна будет раскрыта? Хорошенький расклад. Тетенькая, вы, наверное, не в своем уме!
– Вика? – переспрашивает меня психотерапевт и ласково улыбается. И я не верю этой улыбке. Не. Ве. Рю!
– Что? – хочется зарычать, но я смахиваю на дурочку: притворяюсь, что не поняла вопроса.
– Расскажи мне о Марке, – она слегка отклоняется на спинку кресла. Оно скрипит.
Я – букашка в банке. Мне не хватает воздуха.
– Он – хороший, – выговариваю, а сама ищу за что зацепиться взглядом, чтобы не показывать этой мучительнице глаза.
– Ты говоришь как-то не уверено.
– Я не знаю, что еще сказать…
– Ты любишь его?
Незримый удар под дых, который выбивает остатки воздуха. Тут же простреливает от спины до груди, отчего хочется сложиться пополам.