Танец мотылька
Шрифт:
– Вика, ты не можешь уклоняться от вопросов. Ты должна отвечать.
– Наверное, – бормочу, а сама едва ли нахожу силы сделать вдох. Неужели она не видит, как меня ломает?
– Если ты думаешь, что сможешь избежать этого – ты заблуждаешься. У меня история болезни на столе, и я знаю, что у тебя ничего серьезного, так что, не ломай комедию, – Вера Васильевна говорит странно, резко и надменно. Она совсем не похожа на врача, который помогает душам.
Меня бросает в пот. Вытираю пальцами крылья носа. Заношу руку, чтобы просушить лоб, но вспоминаю о порезе и оставляю затею.
– Вика, ты любишь Марка? – настойчивей спрашивает психотерапевт.
Я решаю, что кивка будет достаточно. Так не хочется слышать собственное вранье.
Женщина улыбается:
– Хорошо. Расскажи самое яркое впечатление, связанное с мужем.
Дыхание все еще затруднено, я хриплю, немного откашливаюсь и понимаю, что мне нечего сказать. Придумать? Но это же выяснится. Это будет потом. Как я хочу домой! Там все станет ясно. Есть родители, которые подтвердят эту путаницу, братья, сестры, друзья… Стопорюсь на последнем. У меня нет друзей: только коллеги, партнеры и конкуренты. Я не подпускаю к себе чужаков. Есть еще он. Но его просить о помощи я не буду.
– Мы ходили в кино, – начинаю я.
Женщина кивает, улыбается одними губами.
– На какое?
– Не помню название, плаксивая романтическая комедия, – в душе я заливаюсь истерическим смехом, даже ресницы подрагивают, но я сдерживаюсь, чтобы не захохотать вслух.
Вера Васильевна щурится. Внимательно смотрит мне в глаза, затем снова кивает. Она ждет, молча. Значит, мне нужно еще что-то говорить. Ладно, сочиняю дальше:
– Мы ели попкорн, пили колу, а потом гуляли по Набережной.
– А почему тебе этот день запомнился?
– Марк сделал мне предложение, – тихо говорю я, и сама сжимаюсь от этой лжи. Доктор, видимо, воспринимает это, как смущение. Она уводит взгляд и быстро что-то пишет в тетрадь.
– Вика, сейчас будет трудный вопрос.
Я нервно сглатываю. Наверняка, спросит о личной жизни или что-то подобное. Что тут трудного? Если первая ложь прошла, пройдет и вторая.
– Давайте, – уже бодрее отвечаю я.
Ребра, не переставая, ноют. Малейшее движение и меня пронизывает невидимой стрелой боли. Что-то я нарушила, когда прыгнула на лестнице. Вот дура! Не хватает еще самой же затянуть выздоровление.
– Куда вы ехали, перед тем как случилась авария?
Задерживаю дыхание.
Кто-то кричит над ухом, чья-то рука скользит по лицу и разрезает мою щеку кольцом. Я падаю. Сверху сыплются сумки, пакеты, ошметки разноцветных тканей, пропитанных кровью, обломки синих сидений. Один из них врезается в ребро, и я затихаю.
– Тяжелые воспоминания, но придется, – мягко говорит Вера Васильевна.
Смотрю на нее стеклянными глазами и чувствую, как по щеке катятся слезы.
– Разве это поможет тем, кто погиб? – зло выдавливаю я.
– Поможет разобраться в причинах.
– Каких причинах? Я при чем?! – вскрикиваю, и тут же забиваюсь в угол дивана от ее гневного взгляда.
– Может и не при чем, но ответить нужно.
– Кому?
– Тебе, прежде всего, – уже ласковей отвечает она.
Щупаю рукой обсохшие губы. Жутко хочется пить.
Женщина встает и бесшумной походкой подходит ближе. Садится рядом, прикладывая руку мне на плечо.
Я чуть отстраняюсь: не люблю прикосновения чужих людей.
– Ты рада, что Марк выжил?
Меня это задевает. Я максимально отодвигаюсь.
– Что вы говорите? Конечно!
И здесь меня скручивает от ослепительной боли. Я сжимаю беспомощно живот, но это не помогает. Из глотки вырывается стон.
– Вика? – Вера Васильевна склоняется и смотрит на меня. Свет больно режет сетчатку. Женщина отодвигает мою руку, и я вижу, как яркое алое пятно расплывается по футболке.
Глава 3. Кто ты?
В каморке полумрак. Приоткрываю тяжелые веки и вижу обеспокоенное лицо Марины, а поодаль – Бенедикта Егоровича. Они говорят приглушенно, почти шепотом. Я не могу разобрать смысл.
– Давай, и начнем…
– Хорошо, – отвечает девушка и прокалывает мне кожу на внутренней стороне локтя, после чего я медленно уплываю в морок сна.
С глубоким вдохом выскакиваю из объятий Морфея. Будоражит назойливое ощущение, будто на меня смотрят.
Не моя палата – совсем другая. Широкая и чистая. Отмечаю красивый узор на паркете и персиковые шторы с ламбрекенами. Освещение в комнате от небольшого бра на противоположной стене.
– Вика… – кто-то шепчет в стороне. Нервно вздрагиваю и поворачиваю голову.
На меня смотрит синеглазый черноволосый мужчина. Ковыряюсь в памяти кто это может быть, и меня, словно кнутом, встегивает воспоминание – Марк.
Он какой-то другой, не такой как тот. Совсем другой, будто обновленный.
Сколько я пролежала в отключке? Почему нахожусь здесь?
Кровати стоят рядом. Нас разделяет провал шириной в локоть. Лицо мужа сухопарое и светлое: никаких бинтов и пластырей, ни одной гематомы. Несколько ссадин и царапин на подбородке и три скобы возле нижней губы.
– Сможешь подойти? – шепчет он. Голос кажется немного охрипшим.
Я замираю. Натягиваю повыше одеяло. По ощущениям я в тонкой ночной сорочке, считай, почти голая. Что я здесь делаю?! Где моя норка?
Марк ждет.
В больнице тишина. Закрытые шторы и светильник говорят о том, что сейчас либо поздний вечер, либо ночь.
– Медная моя, иди ко мне, – настаивает мужчина.
От его слов сковывает сильней. Надо отсюда как-то выбраться, и желательно – без шума.
Я не смотрю ему в глаза. Вцепившись онемевшими пальцами в края одеяла, направляюсь к двери. Посередине комнаты запутываюсь в ткани.