Танец мотыльков над сухой землей
Шрифт:
Идем с Яковом Акимом на сороковины Юрия Коваля. Думаем, что купить.
— Арбузу, — говорю, — я уверена, Юрий бы обрадовался больше, чем цветку…
— Но меньше, чем бутылке, — заметил Яша.
Леня меня ругает:
— Нет, ну надо же! Только сидит и думает — от кого бы еще полететь на воздушном шаре?
Володя Храмченко рассказал, как он прыгнул с парашютом — сколько было треволнений, переживаний, а встал на землю — и всех людей увидел не дифференцированно — тот студент, а тот профессор, а как…
— Тела? — простодушно спросил Леня.
— Как души, — он быстро ответил. — Еще в полете я понял, — сказал Володя, — что можно дышать глазами и ушами. Раньше я не знал, что так можно дышать, а тут ясно и отчетливо понял, как это делается.
— Эта женщина, — сказал про кого-то Леонид Юзефович, — даже не подозревает, что у истории должны быть начало и конец…
Шабуров Саша — мне:
— Слушай, мы старые люди, оторвались от «КВН», взяли в руки книгу. Хватит морочить нам головы, что ты там где-то путешествовала, у нас не так много времени — мы хотим найти ответ на единственный вопрос: КАК ЖИТЬ?
Пожаловалась художнице Лене Садовниковой, что у меня живот болит.
А Ленка:
— У нас в Севастополе, мама рассказывала, в соседнем дворе жила женщина — палач. Она участвовала в расстрелах. Это была мрачная, тяжелая тетка — в галифе и сапогах. Все жили в коммуналках, и когда она появлялась на кухне — народ исчезал, как-то инстинктивно ее сторонились. А она в свою очередь всех опасалась, боялась, что ее отравят. Так вот, она говорила, что любое отравление можно вылечить подогретым красным вином…
Люся:
— Господи! Везде уже инвалиды живут интересно, а у нас только начинают!..
— Мой Лева, — она говорила, — не может майки выстирать добела, а только досера.
— Мой папа умер, когда вел экскурсию по старой Москве, — рассказывала журналистка Евгения Прусакова. — Так любил старую Москву, видимо, захлестнули эмоции!..
— Люся подруга Нины: я просто разрывалась между кладбищем и роддомом!
Владислав Отрошенко выдвинул меня на премию «Дебют» Ясной Поляны по взрослой прозе, но жюри отказалось рассматривать мою кандидатуру в качестве дебютанта.
— Вы поймите, — горячился Владик, — детская проза и взрослая — это абсолютно разные вещи, как, например, человек играл на виолончели, а тут занялся вокалом. Дебют это или не дебют?
— Ну, они засмеялись, когда ты это сказал? — спросил Леня.
— Нет, они слушали меня молча с серьезными лицами.
По телевизору показали сюжет об одной учительнице из Красноярска — зарплата копеечная, одна, без мужа, сына вырастила, он уже учится в институте, удочерила девочку — та учится во втором классе, пятью хлебами всех накормила, теперь хочет усыновить негритенка.
Ее все спрашивают:
— Зачем?
— Да как представлю — зима, Красноярск, деревня, снега — и негритенок идет. Это так красиво…
На мой призыв к детям в журнале «Мурзилка» — сообщить, кто видел своими глазами летающую тарелку, пришло такое письмо:
«Мне 81 год, я 50 лет член Партии, нам дали путевку в Аншахово под Одессу. После ужина мы вышли погулять и что же мы увидели? 2 апельсина больших на расстоянии, один выше, другой ниже. Минут 15 висели, красные, неподвижно. И вдруг в течение нескольких минут их совершенно не стало. Вы понимаете, какое положение? Это были НЛО».
В час ночи сидим с Сережей на кухне, пьем чай, слушаем передачу по «Эху Москвы» про табуированную лексику — в эфире писатели Владислав Отрошенко и Евгений Лапутин. Речь о Пушкине, Бунине, Набокове (тот не употреблял ни при каких обстоятельствах, даже в «Лолите»), Сорокине, Ерофееве. Вдруг Отрошенко говорит:
— А вот я недавно читаю в романе у детской писательницы Марины Москвиной — она очень известный детский писатель, Международный диплом Андерсена ездила получать в Индию, — так вот, читаю ее роман «Ливень священной любви» — и там действительно ливень — светлый, искрящийся. И в середине — не с самого начала — встречаю, но — уместно, иначе и не скажешь… А видели бы вы, какой это чистый возвышенный человек с голубыми глазами!..
Тут все замолчали и долго почему-то не возобновляли беседу.
Сережа — в повисшей паузе:
— Эх, ведущая растерялась. А надо было сказать: «Да-а, внешность бывает обманчивой».
Люся на Ваганькове — слышит, из телефонной будки: «Алло! Милиция? Это вам звонят с кладбища. Я тут выступал на могиле Есенина, читал стихи. И у меня украли саквояж!»
— Представляю, что ему отвечали, — всю дорогу переживала за него Люся. — Обнял бы свой чемодан и выступал. Или хотя бы чувствовал его ногой!..
— Ваганьково — это самое оживленное место во всей Москве! — говорила моя Люся.
Средний брат Лени, врач-реаниматолог Евгений Тишков, решил нам продать свой ортопедический матрац, на котором он спал почти десять лет. Причем недешево: уникальный дизайн и ручная выделка.
— Только человек с железными нервами, — сказал Леня, — может купить матрац, на котором десять лет проспал реаниматолог. Посттравматический шок можно заработать… Пускай снизит треть цены!