Танец над бездной

Казакова Анастасия

Он спрашивал воинов:

– Почему мы с рабской покорностью повинуемся немногим центурионам и трибунам, которых меньше нас? Когда же мы осмелимся потребовать для себя облегчения? Военная служба очень тяжела! Побои и раны, суровые зимы, изнуряющее трудами лето, беспощадная война и не приносящий нам лично никаких выгод мир – вот наш вечный удел! Наши тела изувечены от ран, но мы терпим боль, вновь берем меч и идем на врага!

Кто-то в ответ, разражаясь проклятиями, показывал рубцы, оставленные на их теле после боя, другие показывали свои седины; большинство – превратившуюся в лохмотья одежду и едва прикрытое тело.

– Мы постоянно пребываем среди диких племен, наш враг за порогом наших

палаток, мы всё время находимся в состоянии боевой готовности! Наши душа и тело оцениваются только десятью ассами в день; на них же приходится самостоятельно покупать оружие, одежду, палатки, ими же откупаемся от свирепости центурионов, ими же покупаем у них освобождение от работ. Довольно! Мы столь долгие годы потворствуем своей нерешительностью только тому, что нас заставляют служить по тридцать, а то и по сорок лет! А если кто из нас, несмотря на столько лишений все таки выживает, то нас гонят, как стадо овец, чуть ли не на край света, где под видом земельных угодий мы получаем болотистую трясину или бесплодные камни в горах! Единственное, что может улучшить наше положение, это служба на определенных условиях, а именно, чтобы нам платили по денарию в день!

Солдаты шумели в ответ. Отовсюду слышались возбужденные возгласы:

– Да!!!

– Нам надо, чтобы после шестнадцатилетнего пребывания в войске нас увольняли, и чтобы вознаграждение отслужившим свой срок выдавалось тут же на месте и только наличными!

– Да, сразу!

– Да, только наличными и на месте!

За этим делом их застал военачальник Блез. Он принялся упрекать их и уговаривать каждого по отдельности, восклицая:

– Уж лучше омочите руки в моей крови: убить легата – меньшее преступление, чем изменить императору или целый и невредимый я удержу легионы верными долгу, или, погибнув, подтолкну вас моей смертью к раскаянью! Ни наши предки у своих полководцев, ни мы сами у божественного Августа никогда не просили о таких новшествах и совсем не ко времени обременять заботами императора Тиберия! Если, однако, вы все же хотите попытаться предъявить и в мирное время требования, которых даже не предъявляли победители в гражданских войнах, то к чему нарушать привычное повиновение, прибегая к силе наперекор установленной дисциплине? Лучше назначьте уполномоченного передать ваш наказ сенату.

Собравшиеся закричали:

– Уполномоченным выбираем твоего сына, Блез! Пусть он добивается ограничения срока службы шестнадцатью годами!

Молодой человек отправился в путь, и наступило некоторое успокоение; но воины стали заносчивее, так как всякому было ясно, что отправив сына легата ходатаем за общее дело, они угрозами и насилием добились того, чего не добились бы смиренными просьбами.

Возникшее чрезмерное возбуждение воинов требовало выхода, поэтому в ожидании вестей от сына Блеза, бунтовщики принялись грабить окрестности. Некоторых из них, главным образом тех, кто был схвачен с добычею, Блез, чтобы устрашить остальных, приказал высечь плетьми и бросить в темницу; центурионы и наиболее надежные воины тогда ещё оказывали легату повиновение. Арестованные, сопротивляясь, стали обнимать колени окружающих и призывать на помощь то поименно своих товарищей, то центурию, в какой они состояли, то когорту, то легион и кричали, что, то же самое угрожает и всем остальным. Вместе с тем они осыпают бранью легата, взывают к небу и богам, не упускают ничего, что могло бы возбудить ненависть, сострадание, страх и гнев. Отовсюду сбегаются воины и, взломав темницу, освобождают их от оков и укрывают дезертиров и осужденных за уголовные преступления.

После этого мятеж разгорается ещё сильнее, умножается число их вожаков. Некий Вибулен, рядовой воин, поднявшись перед трибуналом Блеза на плечи

окружающих, обратился к возбужденной и напряженно ожидавшей его слов толпе:

– Вот вы вернули этим несчастным и неповинным людям свет и дыхание; но кто вернет жизнь моему брату, а мне брата? Ведь Блез умертвил его минувшею ночью руками своих гладиаторов, которых он держит и вооружает на погибель нам, воинам. Отвечай, Блез, куда ты выбросил труп?

Впоследствии оказалось, что никакого брата у Вибулена не было.

Затем бунтовщики убили центуриона Луцилия, которого солдатское острословие отметило прозвищем «Давай другую», ибо, сломав лозу о спину избиваемого им воина, он зычным голосом требовал, чтобы ему дали другую и ещё раз другую.

В это время верховный главнокомандующий германских легионов Германик был занят сбором налогов в Галлии, резко оторваться от этих дел он не мог, поэтому для наведения порядка направил в Германские земли своего ближайшего соратника Гнея Лентулла.

Гней Лентулл, прибыв в лагерь мятежников, взошёл на трибунал и потребовал рукою молчания. Мятежники окружили его плотной стеной.

Гней Лентулл выступил от имени Германика, пока тот ещё был в пути:

– Забота о доблестных легионах, которые проделали столько походов, – это первейшея обязанность императора Тиберия. Он доложит сенаторам о пожеланиях воинов; а пока он направляет к ним Германика, дабы тот безотлагательно удовлетворил их во всем, в чем можно немедленно пойти им навстречу; решение всего прочего следует предоставить сенату, ибо не подобает лишать его права миловать или прибегать к строгости.

В ответ на это собравшиеся заявили, что их требования поручено изложить центуриону Клементу. Тот начинает речь с предъявления требования об увольнении в отставку после шестнадцати лет службы, далее говорит о вознаграждении отслужившим свой срок, о том, чтобы солдатское жалованье было по денарию в день. Когда Гней Лентулл возразил, указав на то, что эти вопросы могут решить только сенат и император, его прервали громкими криками:

– Зачем же прибудет Германик, если у него нет полномочий, ни повысить воинам жалованье, ни облегчить их тяготы, ни, наконец, хоть чем-нибудь улучшить их положение?

С другого конца толпы мятежников послышалось:

– А вот плети и казни разрешены в отношении каждого солдата! Император отсылает к сенату только в тех случаях, когда дело идет о выгоде воинов! Пусть же сенат запрашивают всякий раз и тогда, когда должны быть совершена казнь или дано сражение! Или награды распределяют властители государства, а наказания налагает кто вздумается?

В итоге своей речью Гней Лентулл только разжёг больше ненависти среди собравшихся. Уходя с собрания, он в предвидении опасности направился к зимнему лагерю, где его окружили мятежники. Мятежники спросили, куда же он так торопится, уж не к императору ли или к сенаторам, чтобы и там помешать легионам в осуществлении их надежд; вслед за тем они устремились на него и начали кидать в него камнями. Раненый брошенным камнем, обливаясь кровью, он был уже уверен в неизбежной гибели, но его спас Максимилиан подоспевших к нему на помощь из числа новоприбывших легионеров.

Не удержавшись, Максимилиан, обратился к нападавшим:

– Где конец раздорам? Или вы может присягнете Перценнию и Вибулену? Перценний и Вибулен будут выплачивать вам жалованье, а отслужившим срок раздавать земли? Или они возьмут на себя управление римским народом? Не лучше ли вам, первыми заявить о своем раскаянии?

Вопросы, обращённые к бунтовщикам, заострили их внимание на мысли о том, что сплоченность воинов в повиновении и верности императору – есть залог безопасности, силы и неуязвимости всей Римской империи. Мятежники отступились от Гнея Лентулла.