Танец Опиума
Шрифт:
— Не отнимай её у меня, — чуть слышно шепнул Итачи, подняв свои чёрные глаза. Это прозвучало не как приказ, но и не как мольба. Это прозвучало как возглас умирающего человека, его последняя просьба и последнее желание. Никогда в жизни Шисуи не слышал в голосе своего брата столько печали и силы одновременно. Никогда он не слышал столько надежды и желания в нём.
— Она тянет тебя на дно, брат, — умоляюще зароптал Шисуи. — Она тянет вас обоих на дно… Она… она как Опиум!
— Тогда я уж лучше стану наркоманом, чем лишусь своего Опиума, — размеренно и спокойно ответил Итачи, как будто бы его слова были само собой разумеющееся. — Шисуи,
И что-то перевернулось в Шисуи. Это что-то повлекло за собой оттепель. Он опустил глаза и снова взглянул на чуть живую девушку. Харуно не шевелилась, не плакала, а только с замиранием сердца ожидала своего приговора. Сакура уже перестала понимать, что именно вокруг происходит. Ей было страшно осознавать, что в любой момент она может лишиться и Итачи…
— Она прекрасна, — вдруг заулюлюкал Шисуи. — Настолько, что у меня мурашки по коже… Не зря же я назвал её испанкой. Она и правда похожа на учиховский грипп, — голос брюнета стал совсем тихим и хриплым. Парень нагнулся к самому уху Харуно и зашептал так, чтобы слышала она одна: — Помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз?
Сакура чуть кивнула, а Шисуи убрал пистолет от её виска.
— Любовь — занятная штука, но она не меняет человеческой сути, — напомнил он, и голос его становился всё тише и тише. — Когда-нибудь ты поймёшь, что я имею в виду. И тогда ты поймёшь и то, что за их любовь придётся дорого расплачиваться. Но знаешь… ты самое лучшее, что случалось с ними обоими. Ты самое светлое, что они когда-либо знали. И я прошу только об этом: не бросай их. Без тебя они умрут… — он помолчал недолго, а затем прошептал: — Ты самое лучшее, что произошло и со мной тоже, я тоже заболел тобой… испанка.
Позади, прямо у самого уха девушки, раздался оглушительный звук. Он был настолько громкий, что, казалось, барабанные перепонки полопались в одночасье. Голова закружилась, а левую сторону лица словно бы оросил дождь, липкий и горячий. Харуно упала, не понимая, жива она или мертва. Она услышала громкий отчаянный возглас — как будто бы запоздалый.
Сакура ничего не чувствовала. Её тело онемело. Она потеряла контроль и над рассудком, и над конечностями. В голове звенело, а ультразвук изнутри царапал её черепную коробку. Быстрое сердцебиение смешалось с громким дыханием. Всё происходило слишком быстро, а единственное мыслью было: «Шисуи…»
Сакура открывала глаза, пытаясь встать, и снова падала, утыкаясь носом в окровавленный бетон. Какой-то странный запах ударил в нос с такой силой, что девушке почудилось, будто бы ей влепили этим самым запахом звонкую пощёчину. Вся левая сторона лица была измазана в какой-то непонятной жидкости и субстанции. Харуно дрожащей, не подчиняющейся ей рукой провела по щеке и преподнесла пальцы к глазам, чтобы лучше разглядеть. Красный цвет ослепил её, и девушка дёрнулась, снова приземлившись на пятую точку.
Итачи спешил, как мог, ловкими движениями преодолевая препятствия на пути к дурнушке. Он не мог позволить девушке обернуться и увидеть так близко размозжённые мозги, изуродованный череп и отсутствие половины лица. Уж лучше она погибнет, нежели поймёт, что Шисуи застрелился в считанных сантиметрах от неё, а по её лицу размазаны его мозги.
В момент, когда Сакура краем
Время как будто бы остановилось и превратилось в вязкую субстанцию, через которую каждая секунда была вынуждена пробираться через пот и слёзы. Учиха-старший донёс её до колоны, где неподвижно лежал Саске и, обессиленный, рухнул на колени, утащив за собой бившуюся в истерике Харуно. Он отпустил пташку, и та по достоинству дала волю слезам. Она не металась больше в агониях из стороны в сторону, а лишь, запрокинув голову к заплесневелому потолку, рыдала.
Итачи дрожащими руками убрал с лица своего брата грязные пряди. Не заметив ни шрама, ни крови, мужчина поднял Саске и, усадив его себе на колени, осматривал бедняге голову со всех сторон. Его счастью не было предела, когда он обнаружил только опалённый шрам на виске. Жить будет!
— Сакура, — тихо позвал он девушку, выдыхая с облегчением. — Он жив, присмотри за ним…
Харуно не могла успокоиться и сквозь слёзы, наполнявшие большие зелёные глаза, смотрела на Итачи ни то как на дьявола, ни то как на божество. Она в мгновение более краткое, чем молния, оказалась возле возлюбленного, убаюкивая его и качая из стороны в сторону, как младенца. Сакура прижимала его голову к груди и целовала в макушку, наконец-то расслышав в мёртвой тишине его размеренное дыхание…
Итачи на полусогнутых ногах еле ковылял в сторону подвешенного за руку. В его тёмных глазах никогда не было столько тоски, сколько сейчас. На погибшего Дейдару он смотрел так, словно бы потерял своего сына. Его сердце разрывалось при виде своих убитых подчинённых, и потому его мысли путались. До недавних пор он убивал всех и каждого, не задумывая о том, что каждый раз убивает частичку своей души. Однажды он чуть не застрелил Сасори лишь потому, что тот нарушил его приказ.
То ли Итачи стал слишком мягкотелым, то ли стал благородным — не понятно. Однако, освобождая руки Дейдары из заточения, брюнет каждой клеточкой своей души надеялся, что тот дышит. Учиха положил Тсукури на бетонный пол и, склонившись над ним, приложил два пальца к горлу. Пульс был слабым, но он был, и выдох облегчения снова заполнил весь зал…
========== Глава XXIV. Часть 5. ==========
— Иногда мне кажется, что этот кошмар никогда не закончится, — вполголоса проговорила Сакура, не поднимая глаз. Подавленный взгляд был обращён на её бледные, дрожащие руки, на которых только-только затянулись порезы. — С тех пор, как я повстречала Учих, моя жизнь стала олицетворением всего безумного.
Мужчина, сидевший напротив, сомкнул руки в замок и сочувственно посмотрел на растерянную и потрясённую последними событиями девушку. Сквозь густую шевелюру его каштановых волос проступала проседь. На крючковатом носу глубокий шрам, а на самом его кончике покоились очки. Чернота его маленьких впалых глаз поражала. Мужчина смотрел на Сакуру поверх толстых стёкол, внимательно следил за её редкими движениями, не пропускал ни одного слова и время от времени делал заметки в своём блокноте.
— А безумие ли это? — задал наводящий вопрос психотерапевт, сощурив хитрые и мудрые глаза.