Танец под золотой вуалью
Шрифт:
Чон Дэхён снова здесь. Как ему нравится смотреть на истинную женственность! С ним за столиком какие-то ещё мужчины, но я не смотрю на них. Всего два-три взгляда, обычно бросаемых мною на двух-трех посетителей. Каждый задерживается секунд на десять, не дольше, чтобы ввести их в исступление, возбудить и помрачить разум. Сонмин… ты всё-таки пришел? Его взор, как лесной пожар. Похоже, что он губит внутри него всё. В этом поклоннике можно не сомневаться: он околдован, зачарован и повержен к ногам Саломеи. Он даже забывает как дышать, когда любуется её танцем. Я снисхожу и танцую перед ним, глядя на него, секунд пятнадцать. Пусть запомнит навсегда то, что не смог получить, что не получит никто… Саломея потому сказка и мечта, что для неё самой стать чьей-то – лишь мечта. Она не любит, не любила, и мучима до
Сольджун! Я едва не ахнула вслух, упершись в него глазами. В его опасные и коварные глаза. Я даже отступила на шаг, едва не запутавшись в одной из отброшенных тканей. Быстро собравшись, я переборола страх, но выдала себя перед ним тем, что от испуга отвела взор моментально. Его лукавые глаза с чертовщиной лишь успели скользнуть по моим, и тут же потеряли их. Я отвернулась. Чутьё мне подсказало, что он зашевелился на стуле, подумал, что это как-то странно. Ведь он сидел на одном из тех мест, для которых я обычно танцевала. Но я не могу смотреть на него… не могу, потому что боюсь. Он здесь, а, значит, и попытки украсть Саломею тоже имеются. Не просто так же он пришел? Выступление подходило к концу и я, что есть силы, стараясь не торопиться, повернулась к залу спиной и пошла прочь, зная, что сейчас должен погаснуть свет, опустится занавес и всё кончится. В последний раз. Навсегда. Но тишина и напряжение, возросшее до предела в каждом мужчине, сидящем в ресторане, так давили на мои плечи, что я словно уносила на них крышу этого здания, а то и что-то большее – тягости грехов всего бренного мира? Что будет? Что произойдет? Я рухну в пропасть? В меня выстрелят? На меня накинут аркан? Почему я иду, и всё спокойно? Неужели всё обойдется? Неужели вся суета и все эти игры и слухи о похищении Саломеи – пустой звук?
Свет померк, и я погрузилась в полную черноту. Нужно спешить в гримерную, чтобы скорее разделаться с раздеванием и, сняв макияж, спешить домой. Но в этот момент, с тихим шорохом и шуршащим грубым звуком неровности, катящейся по полу, по деревянному настилу сцены что-то задребезжало, догоняя мои ноги и я, сдержав чуть не ставший позорным писк, отпрыгнула в сторону, когда моей босой ступни что-то коснулось. Отскочив до заднего занавеса, я затаилась, не зная, что это было? Переждав, когда передний занавес опустится – это я определила по звуку, - я приоткрыла дверь в закулисье и зажгла в узком коридоре-переходе свет, чтобы он упал на опустевшую сцену. Широкая желтая лента легла на полированные доски, и я увидела что-то скомканное и поблескивающее. Приказав себе не нервничать, я подкралась к предмету и, ожидая чего угодно, от взрывчатки до свернувшейся клубком змеи, с облегчением обнаружила нечто вроде горстки страз, к которым была прикреплена бумажка. Схватив это, я буквально убежала оттуда, всё ещё волнуясь, что кто-нибудь запрыгнет на сцену и ринется за Саломеей.
Закрыв дверь, я занырнула в комнату, где переодевалась, и, успокоенная ярким светом и затворенным замком, развернула лист, оказавшийся запиской. «Стань моей, и я брошу тебе под ноги весь мир. Если согласна – продолжай танцевать». Остолбенев над посланием, я посмотрела внимательнее на то, что лежало в моих руках под ним. Это была не горстка страз. Невозможно было не узнать то, что я тщательно изучала, вникая и расследуя; на моих ладонях грелось одно из самых дорогих похищенных ожерелий, и украдено оно было тем загадочным вором, который свел меня с ума. По-хорошему, это можно было даже назвать влюбленностью, потому что я часто не могла думать ни о ком, кроме него, ни о чем, кроме его поступка. А, как известно, безумие и любовь – для медицины диагнозы равные.
Не торопясь уже сорвать с себя остатки маскарадного костюма, я бросилась на выход, желая позвать Сэй, но у меня зазвонил мобильный. Это была Айли.
– У тебя всё хорошо? Ты на месте и в порядке? – наспех поинтересовалась она.
– Да, меня никто не спер, можете идти с Рэй домой, только… вспомните хорошенько всё, что видели
– Когда потушили свет, не было видно даже собственного носа, - хохотнула сестра. – А незадолго перед выступлением Рэй попрепиралась с Чон Дэхеном! Он пристал к ней, зачем коп пришел в такое заведение, и поставил нас в немного неловкую ситуацию, рассуждая о том, что тут делают женщины? А ты почему взволнованная, что такое?
– Да кое-что всё-таки приключилось. Пожалуйста, поглядите там внимательнее на всех, особенно на мужчин из первого ряда, ладно? – она пообещала исполнить мои просьбы и я всё же высунулась в коридор, прокричав: - Сэй! Сэй?!
Спустя несколько секунд подруга появилась. Осторожно ступая на шпильках, она с удивлением приближалась, не понимая, что заставило меня остаться здесь так надолго, ведь обычно я тут же, как только залезу в свою одежду, бегу к тайной двери возле подсобки в тупике, показанной мне ею же, отодвигаю там коробки, открываю люк и, по лестнице вниз, прямо, минут пять по кривым переулкам подвала, достигаю соседнего квартала, где выбираюсь неподалеку от дома.
– Что такое, Мэя?
– Позови сюда Санха! – предвосхищая её недоразумение, я всплеснула руками. – Да, опять! И сама приходи, тут сотворилось что-то необычное…
Ожидание на этот раз показалось тяжелее. Пока они шли, я разглядывала тонкое ювелирное украшение, вес которому предавали ноли в цене. Бриллианты, настоящие. Черт! Кто-то очень здорово оценил Саломею. Но кто? Ожерелье полетело по сцене после выключения света спустя считанные мгновения… это был кто-то из-за первых столиков. И я даже молниеносно сократила варианты до трех: Дэхен, Сонмин, Сольджун. Да что там думать – это Сольджун! Кто ещё мог быть вором? Я давно заподозрила его, ещё даже не зная. Но как же доказать, что это кинул он? Проклятье! Надо добыть ордер на обыск его квартиры, но как?
– Что-то Ваше Высочество раскапризничались, - вальяжной походкой вошел Санха, но убрал улыбку с лица, когда увидел мою угрюмость. За ним шла Сэй. – Что такое? Я не смотрел на тебя, как ты и просила.
– Кто швырнул это на сцену? – поднялась я, поднимая и руку с ожерельем.
– Что это? – приподнял одну бровь парень.
– Одна из пропаж, которую кто-то стыбрил из ювелирного. Стоит сотню тысяч долларов.
– Ого! – присвистнув, Санха с большим уважением покосился на мою ношу. Я испепеляла его взглядом. – И откуда она здесь? Что значит «швырнул на сцену»?
– То и значит! Когда погас свет, через секунд двадцать-тридцать, за мной под занавес скользнула вот эта штучка. И ты должен мне сказать, кто это сделал?
– Да как же я это могу знать, когда ты велела мне отвернуться? – скрестил руки на груди Санха и украсился кривой усмешкой. – Госпожа Саломея, определитесь, что мне нужно делать?
– Тебе следует знать, кто из ваших постояльцев вор, обчистивший хорошенько кучу богатых мест Сеула!
– Слушай, Мэя, даже если бы я смотрел, когда погасили свет – там выколи глаз. Всё устроено по твоему заказу, так что получай, за что боролась. Выяснить, кто кинул ожерелье невозможно. – Санха глазами попросил поддержки у Сэй. Та кивнула. – Что касается постояльцев, то я тебе это без следствия скажу: тут каждый второй жулик.
– Вот как? А ты пытался мне доказать, что вы тут порядочные люди, с порядочным клубом!
– Я? – издевательски ткнул он себе пальцем в грудь. – Никогда такого не говорил.
– Какой же ты!.. – прищурившись, я подошла к нему ближе. – А, может, это ты сам сделал?
– Ну, разумеется. – ярко и отвлекая меня от серьёзных мыслей, заулыбался Санха. Его улыбка уводила меня куда-то к шелковым простыням, кожаным диванам, опускающемуся на пол нижнему белью и сигаретному дыму после секса.