Танец с лентами
Шрифт:
Я вынуждена ползти к Герасимову, иначе «Ли-бертэ» рухнет. Круг замкнулся. Он жизненно необходим как когда-то давно.
Тогда
19.
В больнице пахло страданиями. Тяжело, густо, беспощадно — вонь выбивала из себя. Первый день, когда Саша пришла в сознание, она тупо пялилась в потолок. По тому пробежали паутинки-трещины, и казалось: вот-вот он рухнет на голову. В палате лежало шестеро, но их Саша даже не различала — никого не было, кроме неё и потолка.
Её
Её нашли в кювете в осколках стекол. Вылетевшую через лобовое стекло покореженной иномарки. Кто-то вызвал скорую помощь, и Саша сама, когда очнулась, попросила позвонить бабушке. Та прилетела моментально.
— Расскажи милиции, что произошло, — требовала та, постаревшая мигом на десяток лет.
Саша разводила руками. Она решила сбежать — да-да, одна — и оказалась на шоссе. Как туда добралась? Пешком. А потом её сбил автомобиль.
— Александра, — бабушка теребила край одеяла, — не городи ерунды. Ты вылетела из машины. И с тобой был Никита Герасимов. Мне всё известно. Этот гаденыш предложил тебе покататься? Скажи правду, деточка! У него нет прав, его посадят. Он вел пьяный, да?
Саша молчала. Никакого Никиты она не помнит — ну и что, что машина принадлежит его родителям. Она сама, всё сама. И вообще, у неё провалы в памяти. Саше не поверили, а усатый полицейский, который записывал под диктовку её показания, напоследок бросил:
— Будешь врать — тебя упекут за ложные показания.
Но Саша не боялась тюрьмы. Главное — Никита. Как он, что с ним? Он жив?! Неделю она думать ни о чем не могла, кроме него. Засыпала после уколов, просыпалась посреди ночи и пыталась вскочить со скрипучей койки: где Никита?!
Много позже, спустя десяток однообразных дней наедине с потолком, до неё дошло: сложный перелом означает одно — она никогда не сможет заниматься гимнастикой.
Никита пришел нескоро, выловил момент, когда отлучилась надзирательница-бабушка. Его лицо украшали заживающие ссадины, а правая рука была перебинтована от пальцев и до запястья. Он выглядел виновато-пристыженным и постоянно озирался.
— Как ты? — спросил, отведя взгляд.
Саша отмахнулась. Жить будет. Ей так тесно в одной палате с ним, этим великолепным светловолосым мальчишкой. Ей бы прижаться к нему всем телом и мурлыкать точно кошке, тереться о плечо. Но она неспособна подняться, а он держится на расстоянии. Как чужак.
— Слышал, поправляешься?
— Да. А как ты? Ник, тебя не накажут?
Никита достал из внутреннего кармана куртки белый конверт, нерешительно помял край.
— Нет. — Покрутил конверт в пальцах. — У отца есть связи. Родители отмазали нас. Тебя тоже не накажут.
А её-то за что? Саша не
— В общем, — он приблизился близко-близко, и от него разило усталостью, — держи.
Она протянула руку, но Никита не коснулся своими пальцами её. Положил конверт на одеяло.
— Выздоравливай, — бросил напоследок и исчез быстрее, чем Саша успела опомниться.
Зачем-то она понюхала конверт прежде, чем развернуть его. Обычный листочек в клеточку, знакомый почерк, буквы скачущие, мальчишечьи.
«Саш, давай останемся друзьями?» — выцепила из текста одну-единственную фразу, которая разрушила весь мир. Взрыв! И мечты, надежды, воспоминания осыпались к ногам как те фантики из мусорного пакета.
Слезы застилали глаза, а буквы скакали.
«Саш, прости меня за что, что произошло. Надеюсь, твоя нога срастется… ты сможешь танцевать с лентами. Я не должен был заставлять тебя куда-то ехать, и случившееся — наша общая ошибка.
Давай останемся друзьями? Родители правы: нам нельзя быть вместе, мы всё разрушили. Та авария — знак… так сказала мама. Я согласен с ней.
В общем, извини за всё. Ты классная девушка и заслуживаешь хорошего парня.
Ну а мы, если захочешь, сможем дружить как раньше.
Удачи тебе!»
Если бы она могла рвануть в окно — непременно бы так и поступила. Рухнула бы на землю, как птица, обломавшая крылья, и разбилась бы. Саша скомкала письмо, бросила на пол. Потом попросила медсестру поднять — разгладила смятые строчки. Последнее письмо Никиты. Она сохранит его навечно. Саша всё понимала и ни капельки его не осуждала…
20.
Реабилитация давалась ей с трудом. Колено реагировало на погоду, на резкие движения, на быстрый шаг. Оно ныло всегда. Саша привыкла засыпать, потирая ногу, в которой рвались снаряды, и просыпаться от боли. Можно сказать, она срослась с болью. Она сама превратилась в боль.
Бывшие соперницы смотрели на Сашу с неприкрытой жалостью. Кто-то даже передавал через бабушку угощения, от которых Саша наотрез отказывалась. Незачем её жалеть! Она и без гимнастики справится, всё равно забросила ту ещё до аварии.
Только вот без танцев из жизни пропал кусок чего-то невероятно важного, практически бесценного. Саша, выписавшись, втихаря от бабушки попыталась хотя бы сесть на шпагат, но не смогла. В ноге отдалось огнем. Саша взвыла от боли и беспомощности, повалилась на жесткий пол. Всё, это конец.
Не прошло и месяца после выписки, как бабушка продала их двухкомнатную квартиру и переехала в другой конец города, на окраины, к заводам и промышленной зоне. Перевела Сашу в другую школу и приказала забыть обо всём.