Танец с лентами
Шрифт:
Саша, честное слово, пыталась! Не думать о Никите, не вспоминать его поцелуев и улыбку с ямочками на щеках. И то, как он щекотал ей живот, и как дул в ухо, и как гладил по позвоночнику.
Только, вот напасть, в каждом встречном ей чудился Никита. Может, тот парень с остановки — это он, ищущий Сашу? Кажется, её кто-то окликнул? Почему он до сих пор не одумался и не прибежал?
И в школе она озиралась, едва слышала знакомую интонацию. Не он, опять не он. Её новый класс сплошь состоял из придурков. Её называли инвалидкой и одноногой.
— Пойдем на выходных в заброшенный дом? — предложил ей одноклассник Артем, протягивая ладонь для рукопожатия. — Ты, по-моему, клевая.
— Пообщаешься — и поймешь, — осклабилась Саша.
Ту многоэтажку забросили недостроенной много лет назад. Двери к лестницам заколотили, но подростки карабкались по выбоинам в стенах. Саша не могла лазить со всеми и битый час караулила на первом этаже, на шухере. Наверху ребята смеялись, а она простаивала внизу как бесполезный манекен. А потом подумала: разве у нее есть только ноги? А руки, а гибкость, а грация?
Саша влезла на второй этаж, отталкиваясь здоровой ногой и цепляясь ногтями. Блондинка, имя которой Саша не знала, удовлетворительно присвистнула. Ей вручили баклажку с пивом — за знакомство.
Артем по-свойски приобнял за талию. Саша понимала, что означает этот жест — она ему интересна. А он — ей?
Впрочем, ей было плевать. Душу сожгло письмом Никиты, и незаживающий ожог гноился. Шли дни, и с каждым новым Саша всё меньше понимала Никиту. Почему он так с ней поступил, чем она заслужила?
Ей понравилось сбегать из дома. Романтика безлунных ночей, сон урывками на вокзале — а почему бы и нет, чем плох зал ожидания? — никаких ограничений и рамок. Сама по себе что та кошка, гуляющая по краю забора. Жизнь без условностей — она пахла солью и полынной горечью.
Саша уходила без оглядки, когда её всё доставало: школа, учителя, даже бабушка. Та как заевшая пластика твердило одно: учись-учись-учись. Зачем Саше учеба, когда перед ней открыт весь мир — манящий, бескрайний, громадный мир.
Она часами бродила вокруг дома Никиты. Девятый этаж, крайнее окно, приглушенный свет настольной лампы. Смотрела наверх и мечтала: вот бы чутье заставило его глянуть вниз — и он бы заметил крохотную фигурку. Сердце бы его кольнуло, он выбежал бы к ней навстречу, закружил бы в объятиях. Они бы объяснились, и оказалось, что расстаться им пришлось по просьбе Никитиных родителей. Да-да, наверняка мама убедила сына: он бросает неугодную девчонку, и за это их не сажают в тюрьму (или что там делают с подростками?) Вот бы он выбежал и сказал правду!
В её мечтах выстроился частокол из «бы».
Иногда окно приоткрывалось — ну же, бормотала Саша одними губами. Но, увы.
Тогда она срывалась и, ковыляя, убегала подальше. Слезы застилали глаза.
— Давай останемся
Где же ты, друг, когда так нужен?!
Она возвращалась домой через день, не позже, уставшая и соскучившаяся. Обнимала бабушку и падала лицом в подушку. Она сдалась. Она слабая. Она вновь променяла бескрайнюю свободу на домашнюю клетку.
Бабушка даже не запрещала ей сбегать, напротив, просила одного: не ввязываться в неприятности. Говорила:
— В тебе больше ума, чем дурости. Ты как твоя мама, побегаешь и перестанешь. Главное — не покалечься. И возьмись за учебу, пожалуйста!
Но потом Саша устала и от побегов, и от бесцельного просиживания возле дома того, кто когда-то называл её птичкой. Былое поросло травой. И однажды птичка упорхнула, не собираясь никогда больше возвращаться к тому подъезду. Кольцо, приятно сдавливающее палец, она в тот же день сняла и забросила в шкатулку. Если уж забывать — то совсем.
21.
— Ты вылетишь из школы, — предрекла бабушка, рассматривая размашистое замечание в дневнике. — Окончишь одиннадцатый класс со справкой.
В её словах не было угрозы или обиды, только констатация факта. Бабушка давно смирилась с непокорной внучкой. Тем более ничего дурного Саша не творила — да, ей не давалась учеба, да, она не прозябала сутками за учебниками. Зато не курила, почти не пила и в неприятности не ввязывалась. Больше не ввязывалась.
— Ба, не грузи, — Саша щелкнула пузырем из жвачки. — Никто меня не выгонит под конец учебного года.
Директриса же не чокнутая, чтобы волоком тащить Сашу целый год, а потом взять и вышвырнуть. Ну, настрочила математичка гневное послание — да и пошла она лесом.
— Не выгонят, так аттестат попортят. — Бабушка полистала страницы, половина которых была исписана красным. — А ты на финишной прямой. Ох, волнуюсь я!
Финишная прямая. Как же Саша заколебалась слышать это словосочетание! Его твердили повсюду: учителя, друзья, даже с экраном телевизора какой-нибудь очкастый или усатый дядька то и дело повторял, что нынче у одиннадцатиклассников финишная прямая. Через две недели выпускные экзамены, ЕГЭ, будь оно неладно. Саша сдаст их и будет свободна. И уедет на Черное море с ребятами, как и планировала.
— Бабуль, не переживай, прошу тебя… Кстати, я летом уеду на три месяца в Крым. Ладно? Артемка нашел нам подработку аниматорами и домик у моря за копейки.
— А экзамены? А поступление в институт?
Саша состроила гримасу.
— Да ну этот институт, я пока не собираюсь продолжать учиться.
Она планировала годик отдохнуть, не перед кем ни о чем не отчитываясь. Постоянная нервотрепка порядком надоела. Саша и грубить-то математичке стала от того, что запарилась объяснять нормальным тоном. Та её слышать не желала, твердила жабьими губами: бу-бу-бу, ты у меня, свиристелка, итоговую контрольную завалишь и вылетишь из школы пробкой. Слово-то какое дебильное, свиристелка.