Танго смерти
Шрифт:
– Вобрать особую мелодию? – переспросил Ярош.
– Боюсь, что очень примитивно объясняю… Да-да, я не ошибся – не прослушать, а все же вобрать. Всем телом, всем существом. Дело в том, что тональность звучания любой ноты соответствует тональности звучания соответствующего органа или части тела. Иными словами, наша душа – это музыкальное произведение, которое исполняет слаженный оркестр внутренних органов. Понимаете? – и, заметив удивление в глазах Яроша, продолжил: – Иоганн Калькбреннер обнаружил, что человеческая душа – отдельная симфония, период звучания которой длится не только от рождения до смерти, но и дольше, возможно, даже вечно, нужно лишь менять состав оркестра. В том манускрипте содержался и его трактат о том, каким образом можно создать партитуру такой жизненной симфонии для любого человека, чтобы он, строго придерживаясь расписанных нот, мог жить как можно дольше, видеть, где его подстерегают опасности, и уметь вовремя их избежать. Каждый человек – это
– И какая тут связь с «Танго смерти»?
Старик встал:
– Простите, должен принять таблетки. Мой оркестр уже барахлит. – Он вынул из ящика лекарства, запил их минералкой и спросил: – Может, вас угостить чаем или кофе?
Но Ярош отказался, ему не хотелось отвлекаться от увлекательной беседы.
– Связь с «Танго смерти» та, что танго и стало той мелодией, которая играла роль тоннеля для нового перевоплощения души. Обреченные на смерть в Яновском лагере умирали именно под эту мелодию… Точнее, почти под эту мелодию, ибо то, что играли мы, имело некие едва уловимые нюансы, без которых трансформация души не произойдет. Мы играли известное всем танго, в которое были вставлены всего лишь двенадцать нот из манускрипта. Без этих нот танго теряло свою силу. Ноты, которые были у нас перед глазами, имели определенные знаки, понятные лишь нам, это могли быть какие-то точечки, кляксы или подчеркивания. Музыкант, не посвященный в их значение, сыграл бы эту мелодию без каких-либо последствий. Итак, новое рождение души происходило только с теми, кто перед смертью слышал наш оркестр. А потом они воскресали и жили, и, возможно, до сих пор живут… Только они этого не осознают, а те, кто их знал при жизни, узнать их не могут. Хотя я еще до сих пор не утратил надежды встретиться с ними.
– Тогда я не вижу смысла в таком перевоплощении. Ну и что из того, что моя душа будет жить в другом теле, если МЕНЯ уже не будет? Это уже будет другой человек, с другими интересами и увлечениями. Это буду не Я.
– И все же в человеке можно разбудить воспоминания о прошлой жизни при одном условии: если этот человек перед смертью слышал мелодию из трактата Калькбреннера. И сделать это можно только одним-единственным способом: человек должен услышать эту мелодию снова.
– То есть он вспомнит лишь ту жизнь, из которой ушел, слыша эту мелодию? И это не касается всех предыдущих жизней?
– Именно так.
– Я где-то читал у Оскара Уайльда, что музыка дарит нам наше собственное прошлое, о котором мы до этой минуты не подозревали, заставляя сожалеть о потерях, которых не было, и о поступках, за которые мы не в ответе.
– Наверное, и у вас иногда возникали такие ощущения, что вот то-то и то-то уже с вами происходило, или какой-то человек, которого вы видите впервые, напоминает вам кого-то, кого вы знали, но когда это было – вы не в силах вспомнить. Иногда во снах вы видите улочки, которых не существует, но сон возвращает вас туда снова и снова… вы уже изучили эти улочки и дома наизусть, у вас даже возникает желание отыскать их… Хотя вы понимаете, что это лишь сон. Сны вышелушивают из нас утраченную память, но мы мало что помним из своих снов. Если бы мы попытались проанализировать свои сны, углубиться в них, отправиться на поиски призрачных улочек и людей, которые нам снятся… Конечно, требуются определенные усилия… Какой-то толчок. Люди, с которыми вы контактировали в предыдущей жизни, могут быть совсем рядом, потому что бывшие друзья привлекают бывших друзей, а бывшие возлюбленные привлекают бывших возлюбленных. Другое дело, что они об этом даже не подозревают. Но люди, которые перед смертью слышали мелодию «Танго смерти», носят ее в себе и в следующей жизни.
– Откуда же должен прийти этот толчок?
– Возможно, они получат его, услышав снова мелодию «Танго смерти», а возможно, так, как это разъяснил рабби Шпиро.
– К сожалению, я не знаком с его трудами.
– Тогда я должен вам кое-что рассказать. Потому что аптекарь в своих комментариях основывался именно на теории рабби Шпиро, который на весь мир смотрел, как на кисею, окутывающую многообразную в своих проявлениях мистическую субстанцию. Не только Тора – вся вселенная в его глазах была одним большим таинством. Все материальное – человек и животное, огонь и вода, кусты, деревья, камни – было для него полно глубокой символики. Видимый мир – это лишь оболочка витающих душ, ищущих осуществления высшей цели. Шпиро и его учитель Ицхак Лурия знали тайну этих душ, их путь в мир, их начало и стадии прошлых и будущих перевоплощений. Им достаточно было лишь взглянуть человеку в лицо, чтобы определить, чья душа в нем перевоплотилась. Они были наделены способностью раскрывать источник душ всех библейских, талмудических и постталмудических праведников. Бродя ли со своими учениками за городом, по лугам и лесам, плывя ли по морю, – везде и во всем: в плеске волн, шелесте деревьев, в трепетании крыльев, в стрекоте кузнечиков, в кваканье лягушек, в качании ветвей, в движении воздуха и в пении птиц – всюду они видели сонмы душ, которые искали совершенства и искупления, слышали их голоса, их шепот…
Ицхак Лурия назвал это учение, которое стало центром всей его каббалистической системы, «Ойлом а-тикун», что означает «Мир усовершенствования» или «Мир очищения». Рабби Шпиро это учение развил. Все души, учил он, во всех своих видах были первоначально сосредоточены в прародителе Адаме при его появлении на свет: одни из них гнездились в его голове, другие – в его глазах, во всех порах и членах его тела. В этих первобытных душах господствовало начало добра, но после грехопадения «добро и зло смешались», и ныне мир полон чистыми душами, перемешанными с искрами зла, и душами нечистыми, злыми, перемешанными с искрами добра и святости. Душа, закованная в телесной оболочке, пропитывает своими божественными соками и нечистую оболочку, так ствол дерева передает живительные соки плодам, листьям и коре. От этого процесса пропитывания тела душой и зависит пришествие Мессии, которое наступит только тогда, когда процесс очищения душ, разграничения добра и зла окончательно завершится.
Пан Иосиф поднялся с кресла, подошел к стеллажу и, взяв в руки какую-то старую книгу, раскрыл ее на закладке.
– Должен заглянуть в трактат рабби Шпиро. Память уже подводит. Итак, к дифференциации добра и зла ведут два пути: «гилгул» (переселение душ) и «ибур» (прививки души). «Гилгул» – это переселение уже бывшей на земле души в тело новорожденного ребенка, от рождения до смерти душа обречена делить с телом все мытарства и превратности его судьбы. «Ибур» – это внедрение добавочной души в уже живущего, и даже зрелого человека, подобно как в беременной женщине зарождается новая жизнь. Таким образом, в человеке заключены две души: одна – с момента рождения, вторая – в зрелом возрасте. Бывают два типа «ибур». Первый – душа, которая зародилась во взрослом человеке и находится в ней ради себя самой, движимая потребностью выполнить заповедь – мицву, которую она не выполнила на пути ее прошлых перевоплощений. И второй тип – душа вселяется в человека ради спасения этого человека, чтобы поддержать его и направить на истинный путь. Первая душа заполняет все существо человека в качестве ее основной духовной субстанции и остается в нем до тех пор, пока не удастся удовлетворить свою потребность и выполнить искомую мицву, и только выполнив ее, она может покинуть тело человека. Вторая душа свободна от обязательного участия в страданиях и невзгодах тела, не имея определенного срока пребывания в этом теле, остается лишь до тех пор, пока человек идет праведным путем добра, и чем праведнее человек, тем теснее связывается с ним эта душа. Но стоит человеку свернуть на путь греха, душа покидает его и уходит. Таким образом, этими двумя путями – «гилгул» и «ибур» – происходит выделение добра из зла и фильтрация самого добра. Поэтому, когда скорлупа зла отпадет от ядра добра, и наступит пришествие Мессии.
– Это очень похоже на то, что я открыл в арканумской «Книге Смерти». Тацит писал, что «великие души не разлагаются вместе с телом». Буддисты верят, что каждый из нас прожил бесконечное число жизней, но они никогда не пытались найти способ, как опыт и знания предыдущей жизни вселить в новую. Арканумцы попытались это сделать, и их «Книга Смерти» тому подтверждение.
– Как и «Танго смерти».
– Но вы еще не нашли окончательного подтверждения. Вы ведь не встретили ни одного из тех, кому играли свое танго.
– Не встретил, но все еще жду. И не умру, пока не дождусь. – Улыбка его была печальной, а глаза, смотревшие на Яроша, щурились, веки дрожали, словно прогоняя непрошеную слезу. Через минуту он продолжил: – Нас было четверо неразлучных друзей. Украинец, поляк, немец и я, жид. – Заметив удивление Яроша, повторил: – Да-да, жид. Мы здесь в Галичине иначе себя и не называли, это в 1939-м, когда пришли освободители, они приказали нам называть себя евреями. Но «еврей» было обидным словом для любого жида. Это было трефное слово. Назвать кого-то евреем – это было все равно, что назвать бродягой, подонком, ничтожеством. Но после того, как немцы истребили жидов, во Львове поселились одни лишь евреи. Так вот, хочу вам дать одну рукопись, которая чудом сохранилась. Написал ее один из трех моих самых близких друзей Орест Барбарыка. Там описаны все наши приключения, и что для вас главное – там есть и о том, как были найдены страницы манускрипта Иоганна Калькбреннера.
Старик встал, прошаркал к письменному столу, выдвинул ящик, достал папку и вручил ее Ярошу.
– Я хранил ее долгое время в подвале в стеклянной бутыли, чтобы мыши не поточили. А для маскировки засыпал пшеницей. Как видите, сохранилась она хорошо, хоть и написана от руки, но почерк каллиграфический. Орест имел страсть к письму. К сожалению, остальные его записи пропали.
– А какова судьба ваших друзей?
– Мы подорвали себя гранатой в схроне, когда нас окружили энкаведисты. Они все погибли, а меня контузило, и мне оторвало руку, но я выжил. Возможно, потому, что не сидел вместе с ними, а стоял рядом и играл на скрипке. Играл «Танго смерти».