Танк на Медвежьем болоте
Шрифт:
— Ничего себе! — еле вымолвил Коля. — Целый клад.
— Это ондатра, — Андрей поднял шкурку и провел пальцем по блестящему, горящему огоньками ворсу.
— Ребята, положите! Как не стыдно, это чужое. Немедленно положите на место, — сказала Таня.
— Чужое! А ты знаешь, что охота на ондатру у нас
— Значит, тут живут браконьеры. А, Виктор Петрович?
— Еще какие! Судью пришли — пять лет с ходу каждому даст.
— Стойте, ребята, — Виктор Петрович задумался. — Давайте решим, что делать. Забрать шкурки?
— Как это забрать? Нет уж. Сообщить кому надо — да, а брать их — нельзя.
— Правильно Таня говорит. Надо положить шкурки на место и сообщить в милицию.
— У нас милиционера нет.
— В Энске есть. Поехать и сообщить.
Виктор Петрович кивнул.
— Решили. Андрей, собирай шкурки и прячь. Только осторожно. Они как были свернуты? Так и сворачивай…
— Ну и дела, ну и сходили к танку! — говорил Андрей, шагая рядом с Таней по тропинке. — Вот тут мы заблудились — видишь, болото?.. Надо было направо, как Акбар бежал, а я налево повернул… А туман-то разошелся! Сейчас на правильную дорогу выйдем…
Дальше шли молча. Солнце поднялось, в сосняке среди нагретых его лучами бронзовых, покрытых золотыми смоляными искрами стволов, стало тепло, высохли заброшенные за спину штаны, посветлели прилипшие к босым ступням лепешки болотной грязи.
Но когда выбрались на тропу, ведущую к Ужовке, Акбар вдруг снова забеспокоился, поднял уши, рывком отскочил в сторону, унесся в кусты, вернулся, так же молча остановился, замер, повернув морду в сторону бора. Замерли и ребята. Там послышался осторожный хруст веток, в светлом пространстве между соснами мелькнула человеческая фигура. На тропу вышел человек в охотничьей куртке с матерчатой сумкой наперевес, с ружьем на правом плече, стволом вниз. Он заметил Виктора Петровича, остановился и лениво, словно нехотя, свернул. Акбар глухо, низко брехнул ему вслед.
— Кто это? — спросил Виктор Петрович. Лицо парня чем-то неуловимо напомнило ему другое, виденное не так давно. Но чье? Вспомнить он не мог.
Ребята промолчали, а Таня сказала:
— Карабанов это, Семен. Ходят тут всякие.
— Чем он тебе не нравится?
— А тебе нравится?
Замолчали.
Когда вошли в деревню, на пороге школы их встретила Нина.
— Где это вы были? — с неудовольствием спросила она. Разглядев грязные по колена ноги мальчишек и смятые влажные брючины гостя, нахмурилась, покачала головой, добавила, обращаясь только к Виктору Петровичу:
— Идемте пить чай!
— Погорели, ругать будет. Она нам к танку ходить одним не разрешает, — шепнул Коля. — Вы никуда не уходите, мы вам папку принесем.
7
— Интересная все-таки у вас работа, — говорила Нина, весело, как все добрые люди, наблюдая, с каким аппетитом ест гость. — Сегодня по нашим лесам бродите, завтра на гору с альпинистами полезете. Вы, наверное, с детства хотели журналистом стать?
— Ну, что вы, — отвечал Левашов, намазывая маслом очередной кусок хлеба. — В детстве я был вполне нормальным ребенком. Хотел стать точильщиком.
— Точильщиком?
— Да. Знаете, в пятидесятых годах по дворам ходили такие серьезные мужчины в ватниках и кричали: «Точить ножи, ножницы-ы!..» Меня прямо-таки завораживали искры, летевшие с точильного камня. Они напоминали бенгальские огни. Но когда я подрос — увы! — профессия точильщика исчезла…
— И вы решили стать журналистом?
— Врачом. Одновременно начал писать рассказы. Мне казалось, что я пойду по стопам Чехова. К третьему курсу понял, что для человечества будет гораздо безопаснее, если я оставлю медицину в покое. Начал слоняться по редакциям… Типичная судьба неудачника.
— О-о, какой вы строгий!
— Что делать, надо быть честным. Я и сейчас начинающий журналист… В одном детском журнале мне, возвращая рукопись, предложили поехать и поучаствовать в поиске самолета. Погиб во время войны знаменитый летчик, люди видели — машина упала в озеро. Пионеры несколько лет упорно этот самолет разыскивали. Еду — удача! — самолет нашли. И я связал свою судьбу с этим журналом: захотелось писать для школьников, помогать им, и обязательно в живом, нужном деле.
Тут в дверь осторожно постучали, и в комнату как-то неловко, боком вошел сутуловатый пожилой мужчина лет шестидесяти в потертом, с чужого плеча, пиджаке с почтальонской сумкой на боку.
— Я извиняюсь, — сказал он. — Приятного, стало быть, аппетита. Примите газетки. И вот еще бандероля для вас — «Книга-почтой».
— Спасибо, Макарыч, — ответила Нина. — А к нам, видите, гость. Журналист из центра.
— Журналист? — ответил старик, искоса взглянув на Левашова. — Приехал, стало быть, послали. А по какой, ежели можно спросить, надобности?
— Да вот хотел посмотреть пионерский самолет, а его увезли, — ответил Левашов, с любопытством разглядывая старого почтальона.
— Ребята уже сводили его на болота, в места, где вы воевали, — сказала Нина.
— Да-а? — старик сердито замотал головой. — Нет, лучше его за грибами водите. Нечего в болото соваться, там на ржавой мине враз подорваться можно. — Недовольно бормоча что-то, старик вышел из комнаты.