Танки генерала Брусилова
Шрифт:
Такова натура российского дворянства и офицерства. План похищения корейского царька высочайше утвержден, затем исполняющий его ротмистр думает – а надо ли? С другой стороны, осознание важности задачи есть благо.
– Хорошо. Ыйджу остается справа от нас, – Врангель вытащил карту. – К ночи, не загоняя лошадей, доберемся до уездного города Кусон.
– Правильно. Там есть верный человек. Встретит, разместит. Не сомневайтесь, сейчас поддержку найти легко. Японцев тут все не любят.
Так уж и все. Что-то Павлов слишком легковесен для дипломата. Раз есть прояпонский премьер и поддерживающие его силы, стало быть, и донести о нас найдется кому.
– Только, ротмистр, в присутствии корейцев говорим по-английски. Здесь народ темный, но русскую речь отличат. А эскадрону прикажите молчать.
Вот же картежник! Выдать сотню рязанских да тамбовских парней за англичан – это мог выдумать лишь человек, привыкший к риску, готовый поставить на карту последнее. Чем думали в Санкт-Петербурге, планируя такую акцию? Скорее всего – ничем. Напасть на японцев и так поводов вдосталь найдется. Живой Суджон лучше, но и мертвый мученик за свободу – тоже хорошо, как его отец. Любопытно, корейцы понимают, что, попав из китайской зависимости в японскую, они и от русских не получат свободы, только новое ярмо? Вместо саке и катаны водка и матрешка.
– Зря улыбаетесь, Петр Николаевич. Я далеко не первый раз в Корее… приватно.
– Но не с таким эскортом.
– Конечно. Поверьте, я знаю эту страну. Опасно станет, лишь когда за нами пустят погоню. Оттого здесь целый эскадрон с пулеметами.
– А морем через Чемульпо не пробовали? На подводной лодке, наконец.
– Увы, эта затея провалилась еще с прежним императором. За портом японцы следят тщательно.
– Не знаю, Александр Иванович. Здесь практически одна дорога меж горами и берегом. Ее перекрыть – большого ума не надо.
Дипломат кинул взгляд вправо, где каменистые россыпи понижались к невидимому отсюда морю.
– Верно. Только кому перекрывать? Телеграфного сообщения с севером нет. Железные дороги – между Сеулом и Чемульпо да на юге, остальные только строятся. Японских войск на север не отправляли, они пока дальше Пхеньяна нос не кажут. Корейская армия ныне – посмешище. А десяток-другой полицейских вы, надеюсь, вразумите.
– На словах гладко выходит. Посмотрим.
Врангель придержал лошадь и поравнялся с проводниками. Впереди на неказистой кобыле, явно из ремонтных, гарцевал очень мелкий кореец, менее пяти футов. Немолодое четвероногое несло его с легкостью – вес с поклажей не больше трех пудов.
– Кто таков?
– Ли Пху, господин! – Малыш умудрился изобразить поясной поклон, не покидая седла.
– Откуда?
– Из Маньчжурии, господин! Из-под Гириня. Крестьянин я.
– Отчего с нами вызывался?
– Так лошадь обещали! – Он погладил ее по шее.
Если не падет в дороге, сказал про себя ротмистр и спросил второго переводчика.
У того история оказалась намного запутаннее. Уехал из Кореи еще до китайско-японской войны, не доучился из-за нее в Шанхае. Заявил, что из-за японцев погибла семья.
Павлов, до которого доносился диалог, повернул голову, показывая – я же говорил. Действительно, среди корейцев должно быть много патриотов. А сколько изменников?
Трудно об этом судить, не общаясь с людьми и не слезая с коня. Зато подтверждение другой истине – в восточных людях иерархия впитана с молоком матери – Врангель увидел воочию. По дороге к Кусону попадались отдельные путники, крестьяне, даже один экипаж с неким чиновным господином. Но два европейца в сопровождении двух корейских слуг и небольшой армии в качестве свиты вызывали неподдельный трепет.
Встречные кланялись в пояс. Никто, даже пара людей с винтовками – то ли войсковой дозор, то ли полиция – не осмелились заговорить. В Корее есть поговорка: «Не умничай перед сонбэ!» Ехавшие с надменным видом Врангель и Павлов представлялись начальниками изрядного калибра, перед такими умничать себе дороже.
– Тот же Китай, – заключил ротмистр, завидев убогие бедняцкие хижины. – Подозреваю, везде на Дальнем Востоке народ живет так, что наш самый худой тамбовский крестьянин здесь был бы почитаем за богача.
– Не скажите, Петр Николаевич. Так может думать лишь человек, совсем Корею не знающий. Особая страна, древняя культура. Конечно, китайцы на них сильно влияли, как, впрочем, и на Японию. Две трети слов местного языка имеют китайские корни. Иероглифы – тоже китайские. Каких-то лет десять назад здесь обратились к национальной письменности – хангыль. Пишут вперемешку местными и китайскими значками.
– Мне едино. Китайских слов заучил сотню какую, – Врангель двинул мышцей спины, на котором остался след от китайского штыка и языкового непонимания.
– Увы, не поможет. Фонетика разная. А за китайца вы, простите, никак не сойдете.
Ротмистр объявил привал, заметив колодец. Дипломат продолжал рассказ о стране.
– Они крайне обидчивы, если путать корейца с китайцем. А самураем обозвать – страшное оскорбление. Хотя в целом дружелюбны, вежливы. По-азиатски хитры. Работать умеют круглый год от темна до темна, а не так, как русские мужики – рывок на посевную да уборочную, потом на печи и в кабаке.
– Что ж бедны, как церковные крысы?
Переводчики слушали безучастно. Да и кто дал бы им право вмешиваться в речь высокородных господ? По сравнению с Востоком отношения русского барина и холопа – сплошное панибратство.
– Во-первых, их грабили все кому не лень. Не Европа, где малые государства выживают. Тут каждый, кто сильней, тотчас идет или плывет разорять соседа. Во-вторых, крестьян прижимает местная знать – янбаны. У них крепостное право до конца отменили лишь в девяностых, представляете? Вот и батрачили на помещика.