Танки генерала Брусилова
Шрифт:
– Ли, у тебя земля собственная?
– Да, господин-сси.
– А если тебе столько же земли в Корее дадут – вернешься?
Мелкий земледелец съежился еще больше. Его что, выгоняют?
– Нет, господин-сси. Под русскими порядок. Дома плохо. Кто хочет прийти, все у Ли отобрать.
– Слышите, ваше высокородие? – засмеялся Врангель. – У нас порядок!
В декабре темнеет рано. В уездный город отряд втянулся при свете звезд.
Глава пятая
Ее звали Син. Она была певичкой – кисэн, выступавшей
Барон сидел на низком диванчике, не сводя с девушки глаз. Он кое-как справился с пожаром во рту от невероятного количества красного перца, отложил ложку для риса и латунные палочки для рыбы и овощей, а теперь потягивал странный чай. На самом деле местная разновидность самого распространенного в мире напитка, по-корейски «чха», с привычным чаем не имела ничего общего. Скорее какой-то растительный отвар. Павлов посоветовал женьшеневый – инсамчха.
В Корее Врангель не мог отделаться от неприятного чувства нереальности окружающего, точнее сказать – неправильности. Приличный отряд вражеской армии мало того, что открыто пересек границу и углубился на добрые полсотни верст, так и совершенно беспечно расквартировался на трех больших подворьях. Затем дипломат пригласил господ офицеров откушать национальных блюд. И вот они сидели, словно нарочно забыв правила конспирации, глотали огнедышащую капусту, с трудом сдерживая позывы крайне раздраженной слизистой: в Стране утренней свежести не то что, упаси бог, высморкаться за столом, но и просто вытереть нос, измученный перцовым выхлопом, считается неприлично.
Когда Син запела, барону вдруг упала в голову безумная мысль – он не зря пробрался в эту страну, даже если авантюра с императором провалится. Незнакомые слова на непонятном языке оказались такими нежданными и прекрасными, что крепостная охрана его души пала мгновенно, просто не готовая к подобному приступу. Барон никогда бы не смог объяснить, что пробило его насквозь, как японский снаряд танковую корму. Однако он ощутил, что пылает не меньше, чем разлитый соляр в простреленном корпусе.
Ротмистр устыдился своих грубоватых сравнений. Китайская война и служба в Маньчжурии огрубили. А в Питере он умел понимать и ценить изящество. Надо же, в незатейливой забегаловке на краю земли такое утонченное совершенство.
Грустная до безысходности песня Син плыла над клубами табачного дыма, как легчайший платок над морским побережьем, подхваченный утренним ветерком. Поручик Завалишин, из простых, не меньше командира заинтригованный, шепнул:
– Сколько ей глазами мигаю, а она в вашу сторону смотрит. Не теряйтесь, ваше благородие.
Это заметил и Павлов, подозвав кисэн после песни. Девушка присела и защебетала.
– Она спрашивает, хорошо ли вы ели рис. Просит разрешения закурить, – перевел статский советник на английский.
В табане курили решительно все. Один молодой аристократ или чиновник – Врангель не научился их отличать – смолил папиросы. Остальные, включая немногочисленных прислуживающих женщин, не расставались с длинными трубками. Судя по вони, они потребляли очень недорогой табак.
Певичка курила, как и пела, – грациозно. Выведи барона во двор за сдвижную дверь и попроси описать ее, он не смог бы выдавить и пары фраз, кроме банальностей: глаза, как миндаль, волосы, что вороново крыло. Маленькая, не выше Ли Пху, она носила крайне легкомысленную по питерским меркам кофточку, открывающую грудь почти до розовых бусинок. Судя по наряду жены табанщика, чьи прелести давно пора скрыть, в здешних краях такая смелая мода.
Погасив трубку, Син снова принялась петь. Вторая мелодия была энергичней, но грусти в ней столько, что русская «Дубинушка» покажется в сравнении развеселым канканом. Александр Иванович взялся было переводить, но барон отрицательно качнул головой. Перевести можно слова, но не музыку, ее можно лишь понять некой глубинной частью естества. Неюный уже ротмистр, давивший гусеницами японцев, горевший в танке, а также женатый, что само по себе не меньше, чем бронеходная атака, пылал лицом подобно гимназисту.
– У вас остались юани, Петр Николаевич? Думаю, у нее скоро перерыв. Можете уединиться с ней на часок, – увидев гримасу на лице Врангеля, Павлов поднял обе ладони. – Не думайте плохо, барон, кисэн – не уличная девка. Она ведет к себе лишь тех мужчин, что ей нравятся, и не часто. Конечно, это стоит денег б'oльших, чем наш ужин, но монеты скорее служат данью вежливости. Вы точно ей приглянулись. Ну? Будет что вспомнить.
Внутри прокатилась горячая волна. Правильные мысли о супружеской верности и опасности гадких болезней не шевельнулись даже. Дело в другом. Барон допил остатки отвара и сказал себе – нет. Решительно нет. Согрешить с ней и уехать? Подло, низко и недостойно. Он обязательно по пути назад заедет в Кусон и заберет ее с собой. Звезда не может прозябать в подобной дыре и отдаваться проезжающим за горсть юаней. Он обеспечит ей достойную жизнь. Слово офицера!
– В другой раз, – заявил Петр Николаевич, изумив дипломата и подчиненных стойкостью натуры.
Поручик, меньше растаявший от чар прекрасной туземки, ткнул пальцем в столик.
– Александр Иванович, гляньте – что за странный узор.
Дипломат сдвинул чайный прибор чуть в сторону. Затейливая и очень тонкая резьба обозначила узнаваемые очертания Китая, занявшего центр столешницы, Японии и Кореи. Вверху и слева от Поднебесной прилепились квадратики с иероглифами.
– Это карта мира в местном понимании. Срединная империя, то есть Китай – в центре мироздания. Две окраинных провинции – страны Восходящего солнца и Утренней свежести. В квадратиках упомянуты два мелких государства на севере и западе – Британская и Российская империи.
Завалишин изумленно откинулся на диван. Понятно, что разговаривать о шарообразности планеты здесь не стоит. Его мысли прервал командный бас командира, утомленного борьбой с позывами мужской плоти: