Танки повернули на запад
Шрифт:
В разгар снежной эпопеи на меня обрушилась беда. И, как всегда, с непредвиденной стороны.
Наконец-то нам попался домик. Неказистый, с окнами, до половины забитыми досками, с черным мокрым полом, истоптанным многими десятками солдатских сапог. Летом сорок первого года здесь, как видно, стояла редакция дивизионной газеты: сохранилась банка типографской краски, которую недоуменно нюхал всякий входивший, и немудреная печатная машина — «бостонка» со сломанной рукояткой.
Я только прилег на бурку, брошенную в углу поверх свежих еловых лап,
— Прекратить прения. Что делать? Оба медика молчали.
— Надо бы эвакуировать, — неуверенно посоветовал один.
— На чем прикажете, коллега? — ехидно поинтересовался другой.
Мне было не до спора. Меня мало трогала истина, которой предстояло в нем родиться. Я закусил губы, чтобы не стонать, зажмурил глаза, ставшие вдруг горячими.
Боль не ослабевала. Балыков налил в бутылку кипяток и сунул ее мне под шинель. Потом он ушел куда-то и, вернувшись, доложил:
— Товарищ генерал, вот привел к вам… Я поднял отяжелевшие веки: около меня стояла девушка лет восемнадцати. Маленькая, непомерно толстая в полушубке и торчащих из-под него ватных брюках. Она склонила надо мной конопатое широконосое лицо и с полным пренебрежением к моему возрасту и званию приговаривала:
— Сейчас, миленочек, потерпи, родненький… Не спрашивая согласия, засучила мой правый рукав и, прежде чем я опомнился, вогнала повыше локтя иглу шприца. Игла торчала в руке долго. Девушка снова и снова наполняла шприц.
— Это Яшка-солдат, — шептал Балыков. — Так ее народ называет. Дар у нее врачебный, хоть образование сестринское…
«Яшка-солдат» не обращала на эти слова ни малейшего внимания. Она деловито занималась моей рукой и по-старушечьи повторяла:
— Теперь, миленочек, заснешь, а назавтра здоров будешь.
Как в воду глядела! Только проснулся я послезавтра. Долго не мог понять, где нахожусь, зачем под боком холодная бутыль с водой.
Потом услышал тихий голос.
— Ну вот, миленочек, жив-здоров. И вдруг совершенно неожиданно:
— Товарищ генерал, разрешите быть свободной, вернуться в свой батальон.
Я сразу все вспомнил, поднялся, чуть пошатываясь от непонятной слабости, подошел к «Яшке», вытянувшейся в струнку насколько позволяло ей громоздкое обмундирование:
— Спасибо вам.
Веснушки на строгом девичьем лице слились с пунцовым фоном. Она приложила ладошку к ушанке и деловито прошагала к двери.
Я подошел к окну, сбросил маскировавшую его плащ-палатку, открыл примерзшую форточку. В сером утреннем свете, залившем избу, растаял широкий оранжевый язык коптилки.
Метель наконец-то стихла. За окнами не спеша, устало шла пехота: молодые бойцы и старослужащие. Молодых можно было отличить по раздувшимся сидрам, по рукавицам, подложенным под непривычно впившиеся в плечи мешки.
Позади меня скрипнула дверь, кто-то грузно ступил на половицы. Я обернулся:
— Как здоровье?
— Как на дороге? — вместо ответа спросил я. Мы присели к столу.
— Передовой отряд вышел к Андреаполю, — вздохнув, сказал Горелов.
Но я обрадовался и этому. Значит, дорожные мучения остались позади. От Андреаполя до Соблаго можно двигаться по налаженной коммуникации.
А Горелов, уже запахивая полушубок, продолжал:
— Я тут вам, Николай Кириллыч, летучку пригнал. В ней раскладушка укреплена. То, что для вас сейчас нужно. Мне Яшка-солдат специальное донесение прислала. А уж коль Яшка сказала, для всех закон…
В Андреаполе я нагнал Катукова.
— Как на том свете обстановочка? — пошутил он.
— При всех неприятностях предпочитаю этот.
— Тогда поехали к Хозину. Неприятности впереди. Генерал Хозин, прищурившись и склонив набок голову, окинул нас внимательным взглядом, неторопливо пожал руки:
— Где части?
Катуков звякнул застежкой «министерского» портфеля, извлек исписанный сверху донизу лист плотной бумаги:
— Вот, товарищ генерал.
Хозин внимательно прочитал список, поднял на нас глаза:
— Перечень солидный. А как бы в натуре всю мощь увидеть? На подходе? Вам предстоит этот громкий список превратить в реальную силу первой танковой армии. Объяснять сложность задачи, думаю, нет нужды. Вы, товарищ Попель, свяжитесь с членом Военного совета группы генералом Штыковым. И приступайте. Немедля приступайте. Позволю себе напомнить срок готовности — 17 февраля.
— Лучше всего, если ты тоже здесь поселишься, — гостеприимно предлагает генерал Штыков в первую же минуту нашего знакомства. — Связь сюда уже подана. Народу известно, где политначальство обитает…
Штыков сидит в красном углу под темноликой иконой. Длинный стол прикрыт исчерченными газетами. И сейчас, разговаривая со мной, он не перестает рисовать ромбики, поочередно заштриховывая их.
— Второй стол можно у того окна поставить. А спальня — вон за плащ-палаткой. Вторая постель ни к чему. Тут не понежишься. Один отдыхает, другой работает. Со всех точек зрения правильно.
Довод насчет кровати кажется мне особенно убедительным, и я соглашаюсь.
— Тогда лады, — хлопает Штыков ладонью по разрисованной газете и достает из груды бумаг карту. — Обстановочка любопытная. В Демянске давно прищучили немцев. Но пуповину откусить не сумели. С ноября прошлого года четыре раза наступали, а так и не перерезали, хоть сил бросили немало и людей уложили сказать страшно. Коридорчик узенький, соблазн пробить его велик. Вот и лупим в одно место. Упрямства хватает, а чего прочего, видимо, недостает… Дороги не налажены, станция снабжения не организована. Наступали по принципу «давай, давай!» Сейчас Ставка вмешалась, создала нашу группу, предложила разработать новый план операции. Мы с тобой перво-наперво за снабжение отвечаем.