Танкист из штрафбата
Шрифт:
– Все мы временные на этой земле, – усмехнулся Бруно.
– Какое величественное зрелище! – без особых эмоций произнес Зиммель.
– Так, наверное, восторгался и Нерон, – ехидно произнес Бруно.
Зиммель спрыгнул с танка, чтобы размять ноги, сделал несколько приседаний, вытянув вперед руки. Подумал, стоит ли говорить, и не удержался:
– Командир батальона на совещании офицеров сказал, что скоро в нашу роту поступят несколько «Королевских тигров» – Panzerkampfwagen VI Ausf. И это прекрасно, с новыми «тиграми» мы должны суметь вернуться к Москве.
Бруно, оставаясь на броне, продолжил тему
– И, как Наполеон, подожжем ее со всех сторон.
– Да, это будет фантастическая картина! – усмехнулся Вильгельм.
– Только бы не повторить судьбу его армии…
Уж не осталось ни единой избы, не объятой пламенем. В начале деревни они превратились в пылающие остовы; в средине их апокалипсического похода пожарище залило деревянные стены домов ярко-оранжевой лавой огня. А там, где участь сожжения была в числе последних, в зияющих проемах окон и дверей с гулом, треском и воем рвалось наружу адское пламя. Пройдет несколько часов, и все выгорит дотла, останутся лишь основания разрушенных снарядами печей.
И еще долго над Большой Драгунской будет нависать черное смрадное облако, и ветры будут обходить обугленную с удушливо-горьким запахом землю. Потом этот дым нависнет и растворится над городом Кромы, уже пережившим не одну бомбежку. И он будет предвестником ожесточенной танковой схватки на его подступах, где за два дня батальон потеряет четыре «тигра», но и сам сожжет семь советских танков.
За эти бои капитан Иоганн фон Кестлин будет награжден «Рыцарским крестом с Дубовыми листьями», а лейтенант Вильгельм Зиммель Железным крестом 2-го класса. Каждый из них будет принимать поздравления, а потом накоротке отметит это событие в своем по рангу кругу.
Глава восьмая
В обороне танкисты не засиделись. Вечером всех офицеров вызвали к комбату для получения задачи. Родин вернулся с совещания сосредоточенный и хмурый. Сразу построил экипажи и сообщил новость, которую каждый солдат и офицер ждал в перерывах между боями: «Утром идем в наступление».
По данным разведки, немцы сосредоточили на направлении бригады танковые и пехотные подразделения, и сшибка во встречном бою будет серьезная. Как всегда, Иван распорядился, чтобы экипажи пополнили боекомплект, заправили машины горючим и раньше времени не сожрали НЗ, хорошо зная, что все равно прикончат консервы и все, что там положено. И чего жалеть, вдруг выпадет им судьба погибнуть.
Еще солнце не проблеснуло за горизонтом, а экипажи уже ждали на своих местах. Боевые машины окутал сырой призрачный туман, кричала тревожно птица в сгоревшей рощице на пригорке, и от этих криков Сане стало не по себе. Словно мерзлый туман, заползал куда-то под сердце, в подбрюшье неотвязный страх за свою короткую жизнь, в которой он еще ничего толком не повидал. Но больше всего Сашка боялся неизведанного: смертельной атаки, первого боя, из которого так часто не возвращались молодые пацаны, и, что говорить, из-за своей неопытности, нерасторопности губившие целые экипажи.
Под утро ему приснился сон: железное чудовище, скрежеща гусеницами, крушит его хату, стены рушатся без звука, как будто сделаны из песка, в пылевом облаке исчезает обстановка. Саня видит, как вдруг в этом облаке появляется бабушка Пелагея, она держит за руку братишку. Саня хочет крикнуть, чтобы они убегали, спасались, но с ужасом понимает, что не может произнести ни звука. И тогда он машет им рукой, хочет броситься к ним, но его вдруг парализует, и он не может сделать и шага. Стальная махина заслоняет бабушку и братика и исчезает бесследно в облаке дыма и пыли. Саня идет к этому месту и долго, мучительно ищет их среди развалин. Он кричит, зовет, его голос срывается, ему ужасно больно, что он не смог позвать их за собой. Слезы текут, он осязаемо чувствует, как они оставляют дорожки на густом слое пыли на лице…
Да и кто себя уютно чувствует перед атакой? Даже непробиваемый комбриг Чугун, сидя на башне командирского танка, раздавил какой уже по счету окурок о броню, раскрыл планшет и, не глядя, провел ладонью по сложенной карте, как бы пробуя на ощупь будущее поле боя. На его лице, обожженном в танковом бою в Испании, не отразилось ни одно из человеческих чувств.
К фашистам были у него давние счеты. В глубинах памяти навсегда зарубцевались и первые победы, и первые поражения 1936 года. Сейчас бригада, по замыслу командования, должна уничтожить танковые подразделения из новых «тигр I». И по этим же планам, о которых в бригаде никто не знал, в случае прорыва «тигров» ждали тщательно замаскированные батареи истребительно-противотанкового полка со своими 76-мм дивизионными пушками.
Командир роты Бражкин перед атакой мимолетно подумал, не зря ли он поставил этого придурочного сорванца Деревянко в лучший взвод роты. Подставит борт, трансмиссию сорвет, дорожку не почует, погубит Родина и весь экипаж… По опыту ротный знал, что первые минуты встречного боя, перехваченная инициатива значат многое. А Родин в случае гибели командира роты должен замещать его. А двоим погибать… Совсем непродуктивные мысли лезли в голову. А бой тяжелый будет, и по карте местности он прикинул, где немчуру можно перехитрить и выйти во фланг, где в овражке подсунуться. Вот только вопрос, кто раньше на выгодные позиции выйдет, железный кукиш сунет под нос и скомандует: «Бронебойным!» А главная задача, цель атаки – овладеть селом Егорычи. От села только название осталось: прошлась по нему в обе стороны война огненным катком.
У командира взвода до начала атаки мысли одни: «Как начнется бой? Не ждут ли их закопанные „тигры“ за холмом или у рощи? Сколько их навалится? Не подведет ли в бою Деревянко? Может, Сидорского посадить на его место? Не выход… Учат в бою».
Родин сцепил пальцы, чтобы унять дрожь.
Самое муторное время – время ожидания, гонишь мысли о смерти, о том, кто сгорит сегодня, кто не вернется…
Сидорский, как всегда перед атакой, достал из кармана сухарь, с хрустом в сырой тишине стал его грызть.
– Хрустишь так, что фрицы услышат! – заметил Руслик. Он свернул самокрутку и сосредоточенно затягивался махрой.
– И вечный жор, покой нам только снится, – произнес мрачно Иван.
Сидорский доел сухарь, стряхнул крошки с ладоней и внес рациональное предложение:
– А не приговорить ли нам НЗ? А, командир?
В воцарившейся тишине было слышно, как жужжит поздняя осенняя муха, видно, почуявшая возможность получить свою часть НЗ.
– А приказ, который запрещает брать НЗ без особого на то разрешения? – ответил Родин.