Танкист
Шрифт:
Когда танк КВ шел по опасной местности, то у Прошки душа болела, а вдруг что с танком случится?! Ведь, он, черт побери, такой тяжелый и неповоротливый?! Этот танк мог встать в любом месте, по любому техническому пустяку. Но две недели, проведенные с этим танковым монстром, превратили КВ в его любимое дитя, за которое постоянно болела душа и сердце. За этот день произошли кое-какие и положительные изменения, немецкую авиацию почему-то вообще перестало быть видно. Бесследно исчезла "Рама" со своим стонущим и на нервы действующим гудением двигателя, штурмовики более не появлялись на горизонте. Словно немцы потеряли всякий интерес к их танку, прекратили на него охоту.
Сегодня весь день Прошка не отходил от своего танка, он снова и снова осматривал опорные катки
Закрыв обзорные лючки ходовой части танка, Прошка отправился к ИскИну танка, настало время прокладывать маршрут на очередной переход. Сегодняшняя ночь должна была стать самой длиной ночью в жизни экипажа, Прошка решил девяносто километров пройти в течение одной этой ночи, по маршруту от Крупков до Барани под Оршей. И, разумеется, танк не пойдет основными автомагистралями, а он опять будет пользоваться второстепенными или даже третьестепенными дорогами, которые пойдут параллельно шоссе Минск - Москва.
– Ты, Проша, самый настоящий молодец и хороший командир танка!
– Вдруг в голове Прохора Ломакина послышалась похвала, произнесенная совершенно незнакомым голосом.
Прохор Ломакин несколько испуганно оглянулся и тут же расслабился, за ним стоял чем-то довольный и улыбающийся Мишка Кувалдин. Этот парень всего за несколько дней пребывания членом экипажа танка как-то развернулся, расцвел и не только своими кулинарными талантами, но снайперской стрельбой из танковой пушки. Прежде всего, парень оказался на своем месте и среди друзей и товарищей, которых хорошо понимал. Он старался встать вровень с ними, хотя бы на первых порах, по отличному знанию своей воинской специальности, наводчика орудия. Но однажды вечером Прошка увидел, как Серега Мышенков ему рассказывал о своем рабочем месте и об азах вождения танка. Со временем этот деревенский парнишка станет отличным механиком-водителем, командиром танка.
– Что-нибудь случилось, Михаил?
– Да, нет, все в абсолютном порядке. Только что пересчитал количество снарядов. У нас полтора боекомплекта, одним словом, до своих, вполне хватит!
– Ну и, слава богу! У нас сегодня ночью будет самый длинный перегон к линии фронта! Так, что Михаил иди и хорошенько подготовься к этому перегону. Ты случайно поблизости Рената не видел, а то мне хочется с ним переговорить.
– Он там ниже по склону на берегу ручья сидит, на воду смотрит и думает о чем-то.
Прошка легкими прыжками спустился вниз по склону и увидел Рената.
Почти у самой воды ручья сидел Ренат Зиггатулин и, положив снайперскую винтовку на колени, курил немецкую сигарету, задумчиво посматривая на то, как вода бежит, бурлит у самых его ног. Из всей группы красноармейцев, присоединившихся к экипажу КВ, Зиггатулин для Прошки все же оставался самым сложным в понимании человеком. Казалось бы, что все в этом человеке ясно и понятно. Но человек со стороны никогда не догадается о том, что Ренат - это человек, который едва не переступил через свое горло, чуть не став предателем родины, а теперь страдает и мучается по этому поводу.
Внезапно Прошка осознал, что ему не стоит в этот момент подходить к этому человеку со своими душеспасительными советами. Ренат Зиггатулин сам определится, справится со всеми своими проблемами. Он приостановил свой спуск по склону к реке, помедлил немного, а затем решил вернуться к танку и продолжить его осмотр.
Обойдя далеко стороной город Толочин, КВ тихо постукивая траками гусениц о высохшую и утрамбованную землю проселочной дороги. Двигатель танка не нарушал ночной тишины своим воем и гулом. Скорость танка была, примерно, 35 - 40 километров в час двигался. Вскоре должна была появиться конечная цель ночного перехода, городок Барань, что под Оршей. Примерно, в середине маршрута Мишка Кувалдин, не выдержав тишины и тихого убаюкивающего хода танка, незаметно для себя заснул, по-детски свернувшись калачиком в своем кресле наводчика. Это заметил механик-водитель Серега Мышенков, ему захотелось слегка подшутить над этим деревенским мальцом. Но Прошка вовремя обратил внимание на шкодливое намерение своего механика-водителя. В ментальном диапазоне было практически невозможно скрыть свои истинные мысли или намерения. Он вежливо попросил Серегу оставить Мишку в покое, дать ему выспаться перед боем.
Когда командир танка, Прохор Ломакин, упомянул о предстоящем бое, то он исходил из простой мысли о том, что каждый день их пребывания на вражеской территории, сопряжен с тем, что в любую минуту они могут встретиться с врагом и вступить с ним в бой. Сережка Мышенков же эти слова командира воспринял по-своему, он понял их так, что сегодня им обязательно предстоит повоевать с немцами.
Он тут же начал готовиться к предстоящему бою, проверяя работу органов управления танка.
Сам же Прошка в тот момент сидел на танковой башне, высунувшись из горловины своего командирского люка. Он посматривал вперед на дорогу, которая убегала под гусеницы танка, одновременно прислушиваясь к ночной тишине. Что можно, казалось бы, услышать или увидеть в этой сплошной, без единого огонька темноте белорусской ночи?! Поэтому Прошка особо и не пытался что-либо рассмотреть в этой сплошной ночной черноте, он сидел на башне и прислушивался во все то, что сейчас происходило вокруг него в этой белорусской ночи. Его головной мозг, работая на полном автомате, улавливал звуки, издаваемые танком при движении, сводил их в единую группу. А затем как бы удалял их из его памяти, прислушиваясь к тем звукам, которые были рождены и жили своей жизнью в этой прекрасной ночи, стараясь уловить опасные, враждебные шумы.
Вот и сейчас, сидя на орудийной башне КВ, Прошка вслушивался в дыхание безлунной ночи. Он слышал шелест ветра, лицом и грудью, его танковый комбинезон был расстегнут едва ли не до пояса, ощущал, что этот ветерок приятен, несет в себе ночную прохладу. Обдувая его лицо, ветерок снимал с кожи его лица августовскую жару белорусского жаркого дня. Он слышал, как где-то далеко-далеко от дороги пролаяла дворовая собака. Белорусские крестьяне большей частью, несмотря на голодные военные времена, все же подкармливали своих дворовых барбосов и прятали их от немцев, которые почему-то собак невзлюбили, почем зря их отстреливали. Иногда ночь приносила зарева далеких пожаров или даже вспышки орудийных залпов. Это где-то там далеко-далеко окруженные и преследуемые по пятам противником красноармейские части вели бои, они рвались к линии фронта, чтобы воссоединиться со своими войсками. Но сегодняшняя ночь была тихой и безмолвной, никаких зарев орудийных залпов не было видно. Сохранялась спокойная лесная тишина, чернота ночного пространства, которое дышало спокойствием.
Иногда в этой ночной тиши Прошка слышал близкий или далекий колокольный перезвон. Прошка всегда считал себя верующим человеком, но в церковь не ходил, поэтому плохо ориентировался в том, когда и какой празднуется православный праздник. Поэтому он не знал, по каким причинам, или по каким праздникам должен звонить сельские колокола! Но сейчас Прошке было так приятно в этой ночной тиши услышать умиротворенное звучание колокола. Он замирал, прислушивался к звону, пытаясь угадать, по какому поводу сейчас в середине ночи звонит этот колокол. Но иногда звучал не просто колокол, а тревожный набат. Правда, такое звучание колокола он слышал один только раз за все время движения КВ по оккупированной немцами советской земле.