Танкисты Великой Отечественной (сборник)
Шрифт:
Дрались за каждый дом! Гитлеровцы превратили их в настоящие бастионы, используя толстые, старинной кладки кирпичные стены как щит, а оконные проемы — в качестве бойниц. Но наши танки и самоходки огнем орудий и пулеметов уничтожали эти огневые точки, тем прокладывая дорогу стрелковым подразделениям. В направлении нашей обездвиженной машины шли три танка и две самоходки — Степанова и Фомичева, за ними бежали разведчики и почти весь взвод управления во главе со своим командиром лейтенантом Матвеевым, с ними увязался и сын полка Рема Чугунов.
Рему нашли разведчики в сгоревшей деревне — худого, голодного, грязного, дрожавшего от холода в какой-то погребной яме. Старые солдаты Михаил Шихирин
Еще продолжались бои за ближайшие к нам дома, а к самоходке уже подкатила ремлетучка с бригадой Ишкина, и мы сразу же приступили к ремонту.
— Повезло вам, Василий Семеныч! — с радостью сказал Ишкин.
— Повезло, да не очень, Василий Василич, с час уже висим над траншеей, почти не принимали участия в бою.
Подошел танковый тягач и стащил самоходку с траншеи. Вокруг не переставая рвались снаряды, часто заставляя нас бросаться на землю, но через час общими усилиями ремонтников и экипажа машина была восстановлена. С большой радостью мы двинулись догонять батарею. Ишкин, всегда предпочитавший находиться в гуще боя, примостился с трофейным пулеметом за башней.
Подоспели мы в боевые порядки, как раз когда наши отбивали контратаку. Подтянулось еще несколько танков, самоходок, и контратака врага захлебнулась. Противник начал общее отступление.
К полудню исторический город Глухов — с его триумфальной аркой, белокаменными надгробиями гетмана Скоропадского и его супруги, со старинными церквами, соборами и монастырями, с колоколен которых только что оккупанты вели пулеметный огонь, был освобожден.
Хотя главными освободителями были воины стрелковой дивизии и экипажи танковой бригады, но всем нам бросали цветы из окон и с балконов, с тротуаров! Букеты падали на броню, в открытые люки! Трудно описать чувства, охватившие нас тогда! Мы испытывали тройную радость! Был освобожден старинный русский город! Радовало, что частично была в том и наша заслуга! И конечно — счастье встречи с ликующими, счастливыми жителями! Люди сбросили с себя фашистское рабство, а мы как бы воплощали собой их волнующую радость.
К вечеру, окопавшись на северо-западной окраине города, мы заняли прочную оборону на случай отражения контратаки.
Ночь прошла спокойно. Но с рассвета и до полудня нам пришлось отразить три контратаки танков и пехоты противника, проводившиеся крупными силами при массированной поддержке артиллерии и авиации. Все контратаки были отбиты, немцы понесли большие потери в живой силе и боевой технике. Однако радость успеха была омрачена тяжелейшим ранением командира корпуса генерал-майора танковых войск Рудченко, звание генерала ему было присвоено буквально перед началом боя. Через несколько часов после ранения Рудченко скончался. Эта печальная весть мгновенно облетела все части корпуса, о комкоре скорбели все — от солдата до генерала.
Во второй половине дня наши войска вновь перешли в наступление. Разворачивалось оно настолько стремительно, что противник не успевал организовывать оборону даже на выгодных рубежах. В течение пяти часов были освобождены населенные пункты Полошки, Ярославец — здесь наша самоходка была подбита и мы остались при машине, а наши войска продолжили
В Кролевце были захвачены склады с продовольствием и горюче-смазочными материалами, взято в плен 50 солдат и офицеров, в том числе командир 168-го пехотного полка подполковник Мастмаллер, который высказал большое удивление, как русским удалось за пять часов пройти с боями от Глухова до Кролевца да еще с форсированием двух рек.
А наша самоходка по-прежнему стояла в центре Ярославца, на месте, где была подбита в бою, когда мы уже ворвались в село. Хорошо еще, что из экипажа никто не пострадал. Больше суток экипаж под руководством Ишкина без сна и отдыха ремонтировал машину, чтобы быстрее догнать полк. Стояли мы между хатой и большим прудом, готовила нам из наших концентратов и своих овощей хозяйка хаты. Звали хозяйку Ганна, было ей лет тридцать: высокая, стройная, с красивым смуглым лицом. В сорок первом немцы чуть не расстреляли ее, приняв за цыганку, и ей долго, со слезами пришлось доказывать коменданту, что она украинка, пока он не разорвал у нее платье на груди и не увидел православный крест, только тогда и отпустил. Разговаривая с нами, Ганна очень удивлялась:
— Наши — такие молоденькие, маленькие, а гонят таких рослых немцев!
Это было правдой. После Курской битвы в стрелковые полки поступило большое пополнение 17-летних парней из освобожденных районов — худеньких, небольшого роста, на полштыка ниже своих винтовок, на маршах они еле-еле тащили личное оружие. Танкисты и самоходчики старались брать их десантом, подбрасывая по ходу наступления, но каждый раз приходилось опасаться: они быстро засыпали и падали на землю, могли и под гусеницы попасть. Такой случай был. Мы двигались ночью по лесу, я сидел на крышке люка водителя и, заметив, что кроны деревьев впереди будут задевать за башню, крикнул: «Держись крепче!» — оглянулся и не увидел на броне ни единого человека! Их, как огромной метлой, уже смело ветками на землю. Хорошо, что падение увидел следовавший за нами водитель и вовремя остановил машину.
В Кролевец мы прибыли ночью. Разыскав свою батарею, поставили самоходку на огневую позицию. Нас обрадованно встречали батарейцы, с каждым здоровались за руку. При слабом свете луны мы всматривались в их бледные лица, и они показались нам хмурыми, даже печальными. Это меня насторожило. Не выдержав тягостного молчания, обратился к взводному Фомичеву:
— Петр Ильич, что-нибудь случилось?
— Да, случилось. Нет в живых Порфирия Горшкова.
И тут же мы узнали, что накануне днем его убили два больших командира. Не хотелось бы мне называть имена этих двух, обоих уже нет в живых, но все-таки придется, потому что и дальше о них будет речь. А произошло вот что. В Кролевце мы захватили большие склады, в том числе с вином и водкой, командование полка понапивалось, среди дня были крепко пьяны. А тут Порфирий выступил против наших интендантов, во всеуслышание лейтенант высказал претензии капитану Тумакову и старшему лейтенанту Ахтямову:
— Ни хрена не делаете! Вши людей заели! Что ни день, срываете подвоз пищи! А белье! Когда его меняли последний раз?!
Мельников, замкомполка, шел мимо и, спьяна, выхватив пистолет, выстрелил Горшкову в живот. А комполка дострелил.
Вот так расстреляли по пьянке боевого офицера.
Потом высокие командиры оправдывались, мол, лейтенант Горшков вел агитацию против Советской власти. Потаскали их за самоуправство, но позже спустили дело на тормозах. Самыко вскоре погиб, а другой и Героя Советского Союза получил.