Танковая атака
Шрифт:
Миновав потерну и обогнув левую оконечность вала, они очутились в зоне, которую Мордвинов назвал мехдвором. Широкие ворота ремонтных боксов были открыты настежь; три из четырех боксов пустовали, в четвертом стоял полугусеничный «Вилли» с поднятым капотом и снятым передним колесом. На бетонированной площадке перед боксами, рокоча работающим на холостых оборотах мотором, горой размалеванной камуфляжными разводами мощной брони возвышался T-VI В – «королевский тигр». Из открытого люка механика-водителя торчала беловолосая голова в таком же, как у Глеба, немецком танковом шлеме.
– Этот? – восхищенно
– Помнится, я лично вам это обещал, – сказал Мордвинов. – А я привык держать свое слово.
– Только теперь обратил внимание, что машина-то не какая попало, а из первой выпущенной в Касселе полусотни, – разглядывая танк, как только что полученный дорогой, долгожданный подарок, заметил Семибратов. – Башня конструкции Порше, боекомплект из семидесяти семи снарядов…
– Ну, за нами-то, в отличие от вермахта, нет всей мощи германского военно-промышленного комплекса, – усмехнулся Мордвинов, – да и вы идете не в бой. Поэтому заполнен только башенный стеллаж.
– Ну и правильно, – застегивая под подбородком ремешок шлема, легко согласился Семибратов. – Это же не война, а забава. А семьдесят семь раз зарядить, навести орудие и выстрелить – уже не забава, а адский труд, какого врагу не пожелаешь.
– Вот именно, – сказал Мордвинов. – Механик-водитель вам уже знаком – это Алексей, помните, вы с ним ездили? Так что прошу. И удачи на стрельбах!
– Только на нее и надежда, – вздохнул Семибратов. – Наводчик из меня, как вы сами видели, никудышный.
Махнув на прощанье рукой, он подбежал к танку, запрыгнул на крыло, вскарабкался на башню и ловко, как заправский танкист, вперед ногами скользнул в командирский люк.
– На то и расчет, голубчик, – вполголоса произнес ему вслед Анатолий Степанович.
Семибратов не услышал бы его, даже если бы двигатель «тигра» молчал, настолько тихо это было сказано. Но двигатель работал – как только что сказал Анатолий Степанович, на том и строился расчет.
Задранные кверху выхлопные трубы извергли из себя две густые струи сизого дыма, мотор оглушительно взревел, и «Konigstiger», лязгая гусеницами, отправился в сторону мишенного поля – догонять своих ушедших далеко вперед бронированных собратьев.
Мордвинов всухую плюнул ему вдогонку и, более никуда не торопясь, пустился в обратный путь к потерне: настало самое время посмотреть, чем заняты Кулешов и приехавший на зеленом «форде» нежданный гость, а заодно послушать, что новенького они скажут.
– Нет, – отказался от предложенной рюмки коньяка Ираклий Шалвович Пагава, сопроводив свои слова отрицательным жестом. – Сам не буду и тебе усиленно не рекомендую. Сейчас не время пить, Сергей.
– Даже за твое возвращение? – держа рюмку на весу, с преувеличенным изумлением задрал бровь Кулешов.
– Не уверен, что ты так рад меня видеть, как стараешься показать, – сухо произнес Пагава. – В противном случае сделал бы хоть что-то, чтобы приблизить этот счастливый миг.
– Но помилуй, что я мог сделать?! – воскликнул Кулешов. – Я даже не знал, где ты и что с тобой – то ли тебя арестовали, то ли… гм…
– То ли я сбежал с твоими деньгами, – закончил за него Ираклий Шалвович. – Полагаю, кое-кто настаивал
Кулешов досадливо поморщился, поставил нетронутую рюмку на стол и энергично прошелся по просторному кабинету.
– По каким еще признакам? – спросил он. – И что, скажи на милость, ты сам подумал бы на моем месте?
– Я делал и делаю все, чтобы на нем не оказаться, – холодновато сообщил грузин. – Твое место… Тебе не позавидуешь, Сережа. Ты даже не подозреваешь, насколько плохи твои дела. Признаться, когда земляки помогли мне выбраться из йеменской тюрьмы, я хотел только одного: поскорее вернуться в Москву и убить тебя, как собаку.
– Меня? – На этот раз изумление Сергея Аркадьевича было искренним. – За что?
– Меня подставили, – сказал Пагава. – И сделал это кто-то, кому были известны все детали операции. Все было разыграно, как по нотам – поломка судовой машины, исчезновение младшего моториста… А тот тип, которого мы приняли на борт вместо него, оказался самым настоящим диверсантом – обученным, ловким, профессиональным. Он пустил посудину на дно и сбежал вплавь. Я долго надеялся, что он утонул или погиб от рук сомалийских головорезов, но недавно выяснилось, что это, увы, не так. Но к нему мы еще вернемся. Поговорим о тебе. Желание пристрелить тебя прошло раньше, чем я получил такую возможность. И знаешь, почему? Потому что с твоей стороны такое предательство было бы абсолютно бессмысленным.
– Рад, что ты это понимаешь, – сказал Кулешов. – Я даже не знаю, что тебе сказать. Видишь ли, не зная, что с тобой стряслось, вернешься ты или нет, я подыскал тебе замену…
– Не надо объяснять, я все знаю. Я знаю намного больше, чем ты, потому что, вернувшись сюда, взял себе за труд провести небольшое частное расследование. Результаты его таковы, Сережа, что я не стал бы с тобой работать даже за очень большие деньги.
– Как это? Почему?
– Почему…
Пагава, в свою очередь, прошелся по кабинету, всматриваясь в многочисленные фотографии, которыми были почти сплошь увешаны три стены. Четвертая, представлявшая собой сплошную пластину золотисто-коричневого поляризованного стекла, смотрела на въездные ворота, за которыми сплошным частоколом стоял расцвеченный осенними красками лес. Пользуясь образовавшейся паузой, Сергей Аркадьевич перевел дух. Внезапное появление Пагавы на пороге кабинета само по себе способно было выбить из колеи кого угодно, а уж его полные невнятной угрозы, туманные речи и вовсе заставляли сердце сжиматься в предчувствии каких-то неведомых, страшных в своей фатальной неотвратимости катастроф.
Фотографии, которые с непонятным Сергею Аркадьевичу вниманием разглядывал Пагава, были сродни тем, что висели у Кулешова дома: среди них не было ни одной, где среди всего прочего не фигурировал бы какой-нибудь танк. Кулешов уже собирался прервать затянувшуюся паузу, задав очередной вопрос, но тут Пагава, наконец, остановился и с каким-то горьким удовлетворением воззрился на последнее приобретение хозяина – фотографию в простой металлической рамке, на которой группа полуголых, вооруженных чем попало негров позировала на фоне британского танка времен первой мировой войны.