Таня Гроттер и пенсне Ноя
Шрифт:
– Ты должен быть мне благодарен, что я терплю все твои проделки.
– Да, дорогая…
– Ты мерзкий тип с кошмарными манерами. Я тебя облагодетельствовала один раз и на всю жизнь. Прекрати, наконец, ржать, как строевой жеребец, и вытащи из спины эти кинжалы! Они меня бесят.
– Безусловно, дорогая!
– Этой ночью точно кто-нибудь умрет. Ветер пахнет смертью.
– Да, дорогая.
– Ты слышишь, что шепчут нам океанские волны?
– Безусловно, дорогая!
Дама сильно удивилась. Она не ожидала от мужа такой чуткости.
– Хм… В самом деле слышишь? И о чем же они шепчут?
– Да,
– Что «да»? – вспылила Дама. – Ты убиваешь меня, кошмарный человечище! Ты что думаешь, у меня нет мозгов?
– Да, дорогая… То есть нет, дорогая. Тебе виднее, дорогая! – поправился поручик, ощутив по грозному молчанию, что сморозил что-то не то.
Лишь приблизившись к Тане, Дама перестала воспитывать своего супруга и кокетливо поправила шляпку.
– Жуткая ночь! Именно это я сейчас и доказывала своему супругу, но у него, вообрази, остались какие-то сомнения, – сказала она. – У тебя как с астрологией? Только взгляни на небо! Марс в Скорпионе, Сатурн во Льве, Юпитер в Деве! И луна, луна, луна… В такие ночи дух мой не находит себе покоя!
– И мой дух тоже, поскольку ему приходится сматываться от ее духа, – вполголоса прокомментировал поручик.
Таня, с губ которой почти сорвался уже Торопыгус угорелус, опустила смычок.
– Куда это ты собралась на ночь глядя? Можно мы с тобой?.. Да/нет? Лишнее подчеркнуть!.. Чего молчишь-то? Хочешь хохму? Ужас-то совсем сбрендил! – продолжал поручик, не дождавшись ответа.
– Как сбрендил? – не поняла Таня.
– А так и сбрендил. Не заходила в подвал под Башней Привидений, нет? Он заказал домовым выложить на стене мозаичный портрет твоей тети и теперь все ночи напролет торчит перед ним коленопреклоненный и смотрит, смотрит так неотрывно, словно хочет насквозь взглядом прожечь. Даже цепями звенеть перестал. Кстати, домовым он описывал ее устно, так что бедолагам пришлось попыхтеть.
– Какой моей тети? Тети Нинель? – не поверила Таня.
– Ее, ее, родимой… Удивлена, да? Между прочим, я их познакомил. Чуть не силком его затащил, – похвастался Ржевский.
– Умеют любить люди! Не то что некоторые охламоны, не станем переходить на личности! Они и так знают свои недостатки! – очень выразительно сказала Недолеченная Дама. Она из всего, даже из валявшейся банановой кожуры, умела извлечь поучительный урок для своего легкомысленного супруга.
– Ну и что, что недостатки! Мы все так милы в своих трогательных несовершенствах! – сказал Ржевский и, растроганно чихнув, потерял столовый нож.
Таня была в растерянности. Пора было лететь, но призраки отвлекали ее своей трескотней. Особенно Ржевский. Призрак даже дважды усаживался на ее контрабас и, вооружившись призрачным смычком, изображал из себя Танюшу Гроттер. Недолеченную Даму это жутко возмущало. Она восклицала то «Стыдитесь, Базиль!», то «Стыдитесь, Жан!», и вообще, кажется, не помнила, как зовут ее супруга. Ну поручик и поручик… Ржевский и Ржевский. Ох уж эти женщины!
Наконец, Таня окончательно вышла из себя.
– А ну, брысь отсюда! Мне пора! – крикнула она, готовая уже запустить в них дрыгусом.
Призраки предусмотрительно отпрянули. Таня подошла к краю стены и подняла смычок. Внизу была чернота,
– Торопыгус угорелус! – крикнула Таня. Зеленая искра жизнерадостной точкой прочертила небо.
– Погоди, куда же ты? – крикнула ей вслед Недолеченная Дама, но Таня уже мчалась.
У самой Грааль Гардарики сквозь вой ветра она услышала за спиной нарастающий гул мотора. Ее кто-то поспешно нагонял. Немного злясь на лунную ночь, которая помешала ей остаться незамеченной, Таня делала один финт за другим, однако преследователь торчал у нее на хвосте точно приклеенный. Предпринимать же более решительные маневры, например мгновенный перевертон, Таня не могла, поскольку за плечами у нее висел тяжелый футляр контрабаса, по днищу которого перекатывался жезл ЧдТ. Флакон с ядом, который она положила в карман, холодил ей ногу.
Теперь рев пылесоса был уже не сзади, а спереди. Преследователь опередил ее и сейчас грамотно подрезал снизу. Через секунду прямо перед ней вынырнула знакомая физиономия Ягуна. Он сбросил газ и полетел рядом.
– Ты куда, Одиссей, от жены, от детей? – запыхавшись, крикнул Ягун. – Уф! Едва успел! Спасибо, Ржевский услужил, пока я за пылесосом бегал!
Внук Ягге повернулся и помахал призракам, едва различимым на стене Тибидохса.
– Так призраки меня отвлекали? Так вот почему они были такие назойливые! – воскликнула Таня.
– Вроде того, – сказал Баб-Ягун. – Уф! Ну и заставила ты меня поволноваться в этот вечерок! Ой, мамочка моя бабуся! Сама в Дубодам летит, а лучших друзей не предупреждает! Думаю, в комнате у тебя толкаться – так ты только разозлишься и как-нибудь меня одурачишь. Пришлось притвориться, что у меня свидание, и следить за тобой!.. Мимо Главной Лестницы ты все равно бы не прошла. Вот только, дурак такой, пылесос забыл. Хорошо, что Ржевский подвернулся.
– Откуда ты узнал, что я лечу в Дубодам? – спросила Таня.
– Да у тебя это было на лбу написано. Вот такими вот печатными буквами! – сбивчиво сказал Ягун и покраснел.
– Буквами, значит? Ну-ну… Подзеркаливал? – догадалась Таня.
– Кто? Я? Твои нелепые подозрения меня оскорбляют! – вознегодовал внук Ягге.
– ЯГУН!
– Ну слегка… Самую чуточку. И вообще – ты же рада меня видеть, только не обманывай. Я же знаю!
– С чего ты это решил? Опять подзеркаливаешь? – снова возмутилась Таня, но возмутилась скорее по привычке. Она действительно была очень рада Ягуну.
– Грааль Гардарика! – произнесли они разом, и вскоре, набрав приличную высоту, пылесос и контрабас уже мчались над океаном в ревущих потоках попутного ветра.
Таня хотела спросить у Ягуна, не забыл ли он, что когда-то, как теперь кажется чудовищно давно, хотя в действительности это было всего четыре года назад, они точно так же вдвоем летели в Тибидохс из мира лопухоидов. Для нее это был первый в жизни полет, но как же хорошо, как ярко она его запомнила!
– Ты не забыл… – начала Таня, но тотчас замолчала. Спросить о чем-либо было невозможно: встречный ветер прижимал их к летящим инструментам и сносил слова, едва они успевали сорваться с губ.