Таня Гроттер и птица титанов
Шрифт:
– А чем он сейчас занимается? – спросил Ванька.
– Ничем не занимается. Сгущенку лопает и по городу гуляет! – торопливо сказал Ягун.
Ему больше не хотелось говорить о Чпурикове, и он переключился на первенство мира по драконболу. Теперь от него доставалось недавно появившимся командам.
– Разве эти бедолаги способны понять, что такое драконбол? Нет, нет и еще раз нет! Тут работает градация удовольствий в зависимости от предварительно затраченных усилий!
– Чего? – осторожно переспросил Ванька.
– Ну, автомеханик, к примеру, может не знать, что такое наслаждение музыкой,
– А ты-то знаешь, что такое наслаждение музыкой? – спросил Ванька с сомнением.
Ягун закашлялся.
– Издеваешься? Да мне медведь потому на ухо не наступил, что там до него мамонт попрыгал!
Неожиданно за столом преподавателей началось какое-то оживление. Таня увидела, как забегал Тарарах, как Великая Зуби подняла брови, как Сарданапал нетерпеливо выпутывает бороду, которая закрутилась вокруг ножки стула и мешает ему встать.
Потом учителя разом снялись с места и, словно осиный рой, понеслись к выходу из Зала Двух Стихий. Таня услышала, как на ходу академик выговаривает Тарараху:
– Ты же говорил: послезавтра!
– Да я и сам так думал! – оправдывался питекантроп.
Не прошло и минуты, как все были на стенах. За преподавателями валила толпа учеников. Кто-то из старшекурсников подзеркалил, а новости в Тибидохсе распространяются моментально.
Они успели вовремя. Над тибидохским парком низко летел огромный дракон, впущенный семью радугами Грааль Гардарики.
«Я ничего не успела сказать! Ни Гулебу, ни Рэйто, ни Гуньо, ни Шурею!» – обеспокоенно подумала Таня, пытаясь отыскать их в толпе. Однако откуда-то нахлынули шустрые младшекурсники, ухитрявшиеся быть сразу повсюду, и Таня никого не смогла найти.
Дракониха опустилась рядом с подъемным мостом и, не рассмотрев, снесла хвостом вечноцветущее персиковое деревце – главное украшение круглой клумбы. Дежуривший на мосту Пельменник шагнул ей навстречу, крича и угрожая секирой. Дракониха пригнула морду к земле, спрямляя шею. Драконьему пламени нужен разгон.
Обычно Пельменник бывал туповат, но тут сообразил сразу. Секунду спустя он летел через перила, а ему вдогонку неслась тонкая струя раскаленного пламени. Поначалу бесцветная, струя постепенно набирала яркость и к моменту, когда пламя облизало воду рва, была уже голубоватой.
Пугнув Пельменника, дракониха потеряла к нему интерес и, раскинув крылья, медленно повернулась к стенам Тибидохса точно затем, чтобы позволить получше разглядеть себя.
Она была огромна. Ваньке показалось, что Агнесса едва ли не такая же большая, как Гоярын. Только Гоярын был старый дракон. Чешуя его не блестела, а множество боев и драконбольных матчей не сделали его симпатичнее, покрыв шрамами и ожогами чешуйчатое тело и изранив кожистые крылья. Агнесса же была дракониха в самом расцвете. Чешуя ее сверкала, а в покрытой зубцами шее таилась дразнящая гибкость. Семиметровые крылья обладали такой силой, что деревья жалобно стонали, теряя листья.
На спине у драконихи ледяным истуканом сидел скуластый худой человек маленького роста. Теплую жилетку он ухитрился надеть поверх женской шубы, а голову повязал платком поверх шапки. Все это сооружение снаружи было покрыто толстым слоем изморози и льда, бряцавшего при всяком движении. Таня поняла, что это и есть тот самый приятель Тарараха, перевоспитавшийся вампир. За сутки, проведенные в полете, он так окоченел, что все мысли у него смерзлись. Он плохо помнил, что он делает в Тибидохсе, почему сидит на драконе и даже как его зовут. Только мычал и улыбался.
Внешность у скуластого была самая невзрачная. Это если не брать в расчет нос. Нос его был размеров поразительных. Существуя в отдельности от хозяина, он жил собственной независимой жизнью. Шмыгал, принюхивался к чему-то.
Ванька с Тарарахом подбежали с лестницей и сняли бывшего вампира под локти. Их дракониха не тронула, хотя и следила настороженно. Тарарах был счастлив, что в Тибидохс доставили Агнессу. Он даже, не удержавшись, чмокнул ее в сияющий чешуей бок, очень озадачив этим дракониху, ибо нежности у драконов не в ходу. Своего приятеля питекантроп хлопал ладонью по спине, так что его ледяной панцирь звенел, а замороженные брови, похожие на двух гусениц, роняли ледяные шарики.
Тарарах перепоручил окоченевшего приятеля Ягге, а сам метнулся к Сарданапалу.
– Это что ж такое получается? Все сорвалось? Как мы учеников теперь мимо нее проведем?.. Это ж надо было так не вовремя прилететь!
– Все вещи в этом мире происходят вовремя. Особенно те, которые кажутся несвоевременными! – ответил академик.
Подтверждая его слова, Агнесса взлетела и устремилась к стенам Тибидохса. Тень от ее огромных крыльев закрыла пространство от подъемного моста до Башни Привидений. Младшекурсники закричали и метнулись в разные стороны. Медузия попыталась их остановить, но ее смели. Стены Тибидохса, когда-то выдержавшие осаду нежити, были широки, но не настолько, чтобы по ним свободно прокатывались волны паникующих учеников.
Агнесса взревела и, сложив крылья, спикировала вниз. Дракон неповоротлив только на земле – в небе же гибок и ловок. Раз за разом Агнесса проносилась над стеной, задевая ее животом с поджатыми лапами. Маленькие глазки зорко высматривали цель. Из ноздрей вырывалось пламя.
И оба раза атаки ее не были случайны. В первый раз целью Агнессы был выбран Гулеб Буй-Борс, хотя, разумеется, каждому в толпе показалось, что атакуют его. Гулеб вскинул навстречу драконихе бамбуковую трость, но, вовремя сообразив, что некромагия тут едва ли поможет, прыгнул в ров. Это был отчаянный прыжок с десятиметровой высоты, едва не стоивший ему жизни.
Захлебнувшийся, ударившийся согнутыми ногами в заросшее дно, он был за шкирку поднят на поверхность вездесущей Милюлей.
– Ты такая няка! Можно я тебя поцелюлю? А Клепа пусть ревнует! Он, фуня такая, мне кастрюльку вчера не купил! Зачем, говорит, русалке кастрюля? – просюсюкала она, сердечком складывая пухлые губы.
Милюля была хороша, но ее дыхание пахло рыбьими потрохами. Да и Глеб, на зубах которого хрустели песок и улитки, не был расположен к нежностям. С трудом вырвавшись из пухлых рук русалки, Бейбарсов на четвереньках заполз в камыши. Его бамбуковая тросточка плавала метрах в пяти посреди скопления кувшинок.