Таня Гроттер и трон Древнира
Шрифт:
– Ноуменус кантус выпулялис!
Но за секунду до того, как похищенный перстень Феофила Гроттера, усиленный всеми запасами древней магии, исторг поток зеленых искр, Таня вдруг осознала, что все еще держит в руках деревянный гребень. Действуя по наитию, она размахнулась и подбросила его как можно выше, чтобы он оказался над головой Фудзия.
– …антус выпулялис! – в последний раз раздробило эхо.
Магический поток искр, уже взмывший и почти рассыпавшийся между
Тот без остатка поглотил всю выброшенную магию и упал рядом с преподавателем скрытых сущностей. Изумленный Фудзий неосторожно сделал шаг и наклонился над гребнем, переживавшим какую-то крайне сложную трансформацию.
Что-то с треском разламывало плиты пола. Внезапно появившийся из-под плит корень захлестнул ногу Фудзия. Раздвоенный сук уперся ему в грудь. Молодые ветви и многочисленные вьюны оплели его туловище. Преподаватель магических сущностей мгновенно стал похож на отставного сатира, наблюдающего из дальнего кустарника за купающейся нимфой.
Пытаясь стряхнуть с себя навязчивый корень, который опутал ему ногу почти уже до пояса, Фудзий выбросил поток испепеляющей магии. Это было его ошибкой. Волшебный лес, выраставший из гребня, впитывал магию с жадностью губки.
Спустя несколько мгновений Фудзий уже не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже шеи и той не мог повернуть. Он врос в дерево, как старый леший, задремавший на столетие у корней молодого дуба. Только злобно и затравленно мигали маленькие глазки.
Сарданапал наконец оправился настолько, что сумел подняться. Его влажные усы только-только начали просыхать, а борода по-прежнему больше походила на мокрую мочалку.
– О! Древняя санскритская магия баб-ёжек! Полотенце, гребень… Древнир как будто запрещал ее? Ну да неважно. Сдается мне, в данном случае ее применение было оправданно! – заметил академик, любуясь молодым лесом, занявшим уже большую часть подземного зала.
– Дриади капищус фините! – негромко сказал Сарданапал, одиночной, совсем неяркой искрой замедляя рост леса.
Спящий Красавец уже склонился над неподвижной Зуби.
– Любимая, не умирай! Я пройду половину земли, но принесу для тебя мертвой и живой воды! Ты засияешь, как бриллиант в моем перстне! – воскликнул он.
– В принципе живая и мертвая вода есть и у меня в кабинете. Но в данном случае она не нужна. Зуби и так будет жить, если вы ее не уроните, – осторожно заметил академик.
Очнувшись, Великая Зуби поправила очки, увидела, у кого она на руках, и лишилась чувств повторно.
Внезапно что-то полыхнуло. Посреди зала телепортировались опоздавшие Медузия Горгонова и Поклеп. Из-под плаща у Медузии с диким дошкольным воплем выскочил малютка Клоппик.
Прискакивая, он подскочил к опутанному корнями Фудзию и пропищал:
– Дяденька, а я заклинание сочинил! Скажите: «Быгус-гмыгус-тарагмыгус», и эта штука уже не
– Уйди! – прохрипел преподаватель магических сущностей.
– Ну скажите, а то буду щекотать! – затопал ножками Зигфрид.
– Быгус-гмыгус-тарагмыгус! – сквозь зубы прошипел Фудзий.
Внезапно лицо его исказилось. Он закричал, стал уменьшаться, и… с морщинистого корня свесился длинный извивающийся червяк.
– Ух ты, какой жирный получился! Он же кушать хочет! Я его на драконий навоз посажу! – обрадовался Клоппик.
Он достал спичечный коробок, засунул в него червяка и убежал.
– Вы не поверите, но малыш придумывает заклинания сам. Кстати, мне почему-то кажется, что оно необратимо! – негромко сказала Медузия.
– Коллега… то есть Клопп, быстро вернись! Потеряешься! – крикнул вслед малютке Сарданапал.
Малютка Клоппик высунулся из-за колонны и показал академику язык. Несмотря на свою крайнюю молодость, бывший профессор темной магии относился к Сарданапалу по-прежнему без малейшего уважения. Правда, теперь это выражалось в основном в том, что он кривлялся, пачкал мелом стул и при каждом удобном случае подбрасывал запуки.
Через три недели или где-то около того вся школа для трудновоспитуемых волшебников Тибидохс собралась в Зале Двух Стихий для одного знаменательного мероприятия. Но о самом мероприятии чуть позже…
Первым делом Таня подошла к Жикину и Семь-Пень-Дыру, особняком стоявшим у дальнего стола. Теперь ей уже ясно было, что не они виновники недавно произошедшего, но все же эта парочка не внушала ей доверия. Именно поэтому она захватила с собой Баб-Ягуна, которого кратко ввела в курс дела.
– Время говорить правду! Что вы делали у Гоярына? – пытаясь говорить строго, как Медузия, спросила она.
Пень и Жора Жикин озабоченно завозились.
– Ничего. Так просто… – замялись они.
– Врать будете в маглиции! Или расскажете все сами, или… – рявкнул Баб-Ягун.
Семь-Пень-Дыр и Жикин некоторое время отпирались, но после решили, что проще будет сознаться.
– Ну… э-э… сами-сами… Мы хотели подлить Гоярыну бесильной настойки! Хотели, чтобы он переглотал на тренировке всех белых! – сказал Жикин.
– Но почему белых?
– А чего они такие умненькие, такие правильные? Ненавижу! – шмыгнув носом, заявил Семь-Пень-Дыр.
– Не философствуй, Пень! У тебя для философа лицо глупое!.. А тогда у кабинета Клоппа вы что делали? – спросил Баб-Ягун.
– А где, ты думаешь, мы взяли ее, эту бесильную настойку? У Клоппа в кабинете! Заходим, а там уже этот младенец… Ну мы и перепугались. Вдруг на нас подумают. Выскользнули и закрыли дверь! – неохотно признался Жикин.
– Тишина! Все по местам! Настроились на торжественный лад! Испытываем счастье! – издали крикнул Поклеп Поклепыч, ощущавший неодолимую потребность кем-то руководить и кого-то строить.