Таро Бафомета
Шрифт:
Владик присел на низенькую табуретку, обхватил плечи руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
– - Тебе хорошо, - сказал он обиженным тоном, - ты сразу вырубился, а меня, как грушу в спортзале обработали.
– - Анюта где была?
– - В машину ее утащили и увезли. И папа с ней уехал. А трое этих... остались и давай меня охаживать. Я все ступеньки в доме пересчитал. Потом папа вернулся и повезли они меня в "пятерку". Что там было...
– он тяжело вздохнул.
Игорь бросил на сковороду нарезанную колбасу, глотнул квасу и присел на диван.
– - Знаю я, что там было, - проворчал он.
–
– - Двадцать один, а что?
– - Что? А то, что баб надо выбирать не только членом, но и головой. Или ты ее в невесты присмотрел?
– - В какие невесты?
– возмутился Лосев, - ну, понравились друг другу, перепихнулись в охотку. Что ж теперь, любовь на всю жизнь?
– - Вот трахнулись, и - все, разбежались по норам. За каким хреном ты ее сюда водить стал? Соображение надо иметь. Она что, не говорила, что у нее папа крутой?
– - Ну, так, бормотала чего-то, - Владик потупился, - я думал, это еще лучше. Папашка денег подкинет, может, выставку организовать поможет. Глядишь и ...
– - Ага, - усмехнулся Корсаков, - апартаменты выделит - трахайтесь, детки, на здоровье. Позволь я тебе кое-что объясню: в советское время общество у нас было бесклассовое. Так во всяком случае, считалось. А теперь дело другое. Анюта и папаша ее принадлежат к высшему обществу, а ты даже не в низшем классе, ты нигде. Ты - деклассированный элемент, мать твою!
– Игорь разозлился всерьез. В самом деле: приходится объяснять этому Казанове элементарные вещи, - они - новая аристократия, только без дворянских титулов. Хотя я подозреваю, что это временно. А ты? Монтекки из подворотни! Ромео без определенного места жительства. Кстати, Ромео даже родословная не помогла, если ты помнишь, чем у Шекспира дело кончилось. Ты пойми, Лось, бабы к художнику тянутся потому, что он вольный человек, а воля - это отсутствие хомута и кнута! Ты себе нашел и то, и другое, и приключений на задницу. И, кстати, ты уж меня извини, ты всерьез считаешь себя художником?
– - А почему нет?
– обиделся Владик.
– - Да потому, что давить краску на холст - это еще не искусство. Таких, как я - сотни, а таких, как ты - тысячи и все хотят сладко есть и мягко спать, не прилагая к этому усилий. Вы не знаете элементарных вещей: даже, как правильно смешать краски, я не говорю уже о технике рисунка. Я не люблю Шилова, но он как-то раз сказал про таких, как ты очень правильные слова: если ты художник, то нарисуй мне хотя бы обыкновенный стакан. Простой стеклянный стакан, но чтобы он был похож на самого на себя
– - Вполне можно обойтись и без этого, - заявил Лосев.
– - Да, можно. Но тогда нужна своя фишка, чтобы тебя заметили. Эпатаж, скандал, причем не местного значения, не драка с бомжами и не пьяный загул среди своих, а скандал такой, чтобы о нем написали в прессе. Мне уже за тридцать, Владик, и, по большому счету, мне учиться чему-то уже поздновато, но ты молодой. Брось ты эту херню, найди что-то свое и упрись рогами: работай, думай, пробуй, но не скользи по жизни, как по накатанной дорожке. Выбьешься в люди - я только рад за тебя буду.
– - Чего ты завелся-то, - пробормотал Владик, стараясь не смотреть на разгорячившегося Корсакова, - ну ладно, попробую я...
– - Да не пробовать надо, а делать!
– в сердцах рявкнул Игорь. А действительно, чего это я разорался?
– подумал он. Жалко, наверное,
Колбаса заскворчала, Корсаков перевернул ее и разбил в сковородку пяток яиц.
– - Ладно, давай перекусим, - сказал он.
Владик принес подушку, уселся на нее. Табуретку они использовали, как сервировочный столик. Яичница исчезла в мгновение ока. Разлив по кружкам квас, Игорь достал из кармана пятьдесят баксов и протянул Владику.
– - Держи. Это тебе подъемные. Больше ничем помочь не могу.
– - Не понял, - Лосев захлопал глазами.
– - Федоров, участковый наш, сказал, что будет лучше, если ты пропадешь с Арбата в неизвестном направлении и, причем, надолго.
Лосев покачал головой.
– - Зачем? Вроде, все обошлось. Папа уехал, Аньку я больше видеть не хочу - здоровье дороже...
Корсаков с досадой хлопнул ладонями по коленям.
– - Слушай, я тебе все разжевывать должен? Папа, говоришь, уехал? Надолго ли? Ты думаешь, он это дело так оставит? В один прекрасный день я тебя найду вон там, - он кивнул за окно, - во дворе с проломленной головой. А еще хуже - менты, причем не из "пятерки", а какой-нибудь ОМОН, проведут шмон и найдут у тебя в матрасе мешок с "планом". Тебя на зону лет на пятнадцать, а мы, кто здесь останется, будем ребятам из отделения целый год штраф платить. "За нарушение общественного порядка". А люди здесь небогатые, сам знаешь. Есть еще вариант: я просыпаюсь, а ты спишь вечным сном с ножом в спине и на рукоятке мои "пальчики". С Александра Александровича станется может и такое организовать.
Игорь закурил, откинулся на матрасе и уставился в потолок. Жалко парня, но что делать - сам виноват.
Владик потерянно молчал. Снизу донеслись голоса соседей - бомжи вернулись с промысла и разбредались по комнатам. Лосев встал и принялся собирать вещи в рюкзак. Вещей было немного: пара джинсов, свитер, две-три рубашки, бритва. Краски и кисти он сложил в этюдник.
– - А картины куда?
– спросил Лосев.
– - Оставь, я спрячу. Как обоснуешься - дай знать. Если получится картины продать - деньги вышлю.
Владик забросил за спину рюкзак, повесил на плечо этюдник, потоптался, в последний раз оглядывая комнату.
– - Давай присядем на дорожку, - предложил Корсаков.
Они присели на матрас, закурили. Владик сопел совсем, как обиженный мальчишка. Ничего, подумал Корсаков, ему и впрямь надо что-то менять в жизни. Докурили, Владик поднялся, Корсаков пошел его проводить.
– - С мужиками не прощайся, - сказал он, отодвигая радиаторы от двери, пусть думают, что ты на Арбат пошел.
– - Ладно. Ну, бывай, Игорек, - Лосев протянул ему ладонь, - как остановлюсь где-нибудь - пришлю весточку.
– - Счастливо, Влад, - Корсаков пожал Лосеву руку, посмотрел, как он медленно спускается по ступеням и, закрыв дверь, вернулся в комнату.
Эх, жизнь - дерьмо, подумал он.
Трофимыч ссудил Корсакову провод с лампочкой. Прикрутив ее к проводам, торчащим из потолка, Игорь щелкнул выключателем.
– - Да будет свет, - сказал он и оглядел свое пристанище.
При электрическом свете вид был, прямо сказать, так себе. Поганый был вид. На потолке, в углах сплели паутину пауки, на обоях ясно проступили карандашные рисунки - раньше, если собиралась компания, Игорь на спор рисовал десятисекундные портреты. Ага, вот эту пьянку он помнил.