Ташкент - город хлебный
Шрифт:
– Умирай наш брат: - никому не жалко.
Тут и попалась ему городская, в беленьком платочке - сестра милосердная В руке - целый кусок черного хлеба. Или сама догадалась, что у Мишки большое горе, или глаза Мишкины выдали это горе.
– Куда едешь, мальчик?
Так и обдал Мишку ласковый голос, словно из кувшина теплой водой. Посмотрел в лицо - не смеется, глазами жальливая. Недолго думал Мишка: выложил все, как на исповеди. С товарищем они уговорились в Ташкент ехать вместе, дорогой не бросать
– Чем он захворал?
– Понос с ним от плохой воды и в роде лихорадки.
– Покажи мне его!
Пришли за будку, где Сережка валялся. Мишка сказал:
– Вот, гляди!
Поглядела городская Сережкино брюхо, говорит:
– Не лихорадка с ним - тиф, и он, наверно, не выдержит у тебя.
– Куда же его теперь?
Подумала городская, сказала:
– Полон вагон больных у нас а все-таки и его придется положить. Доедем до другой станции, в больницу положим. Согласен?
Не тому Мишка рад, что в больницу Сережку положат. Нет, и этому рад. А еще больше вот чему рад: есть на свете хорошие люди, только сразу не нападешь. И сердцу веселее, и голоду меньше в кишках. Отломила городская хлеба кусочек, Мишка чуть не заплакал от радости.
– Благодарим покорно, тетенька!
Сам думает:
– Эх, кабы и меня посадила!
А городская - колдунья что ли? Сразу угадала Мишкины мысли.
– Куда пойдешь теперь?
Поглядел Мишка в глаза жальливые, сознался:
– Тетенька, посади в уголок, я никому не скажу.
Есть на свете хорошие люди!
И сердцу веселее, и голоду меньше в кишках.
Сидит Мишка в санитарном вагоне и не верится: сон такой видится или наяву происходит.
Стучит вагон, покачивается. Стучат колеса, наигрывают, а Мишка в уголке улыбается сквозь голубую дрему, путающую мысли.
– Где теперь Ванька кривоногий? А где жарники?
Потухли сразу все жарники, только колеса внизу выговаривают:
– Ту-ту-ту! Ту-ту-ту!
Потом и колеса перестали выговаривать.
Сон.
13.
Больница Мишке понравилась: крашеная и окошек много. Полежит Сережка в ней, поправится. Лекарства пустят ему, порошков дадут - живой рукой поднимется. А поедет Мишка назад из Ташкента и его захватит. Будет удача большая и хлебом поделится, чтобы не завидно было. Всякий может захворать, он не виноват.
Носилки с Сережкой поставили на крыльцо. Ушли насильщики, долго никто не выходил. Крикнула ворона в деревьях.
– Не к добру орет. кабы не случилось чего.
Опамятовался Сережка, заплакал.
– Куда меня хотят?
– Больница здесь, не бойся.
–
– Здесь, с тобой.
Сел Мишка на крылечко около носилок, начал рассказывать. Женщина больно хорошая попалась, жалеет обоих, хлеба давала. Я говорит, Сережку обязательно вылечу. У меня, говорит лекарство такое есть. А один Мишка все равно не поедет, будет по базару ходить. Базар есть за станцией, как в Бузулуке, и купить можно чего хочешь. Пусть только Сережка не сердится, что они ругались - без этого не обойдешься в дороге. Вспомнил про гайку выигранную.
– Ты думаешь, я взаправду гайку взял? На кой она мне чужая! Я нарочно дразнил...
Вытащил гайку из теплого глубокого кармана, положил Сережке на руку.
– На, спрячь ее.
А когда отворились больничные двери, и вошел в них Сережка на веки вечные, Мишка почувствовал нестерпимую боль и горькое свое одиночество. Встал у стола, где записывала женщина в белом халате, утомленно рассказывал:
– Крестьяне мы Лопатинской воллости. Михайла Додонов я, а он - Сергей Иваныч.
– Фамилья как?
Тут и забыл Мишка Сережкину фамилию. Сейчас в голове вертелась! Хотел уличную сказать, женщина настоящую требует.
– Пишите прямо на меня: Михаила Додонов, Лопатинской волости.
– Грамотный?
– А как же!
– Распишись.
Налег Мишка грудью на стол и губы оттопырил с натуги.
– Давно не писал, рука не берет.
Расписался и сразу скучно стало.
Вышел из больницы, а гайка на крыльце валяется.
– Эх, позабыл Сережка.
Заглянул в окно - никого не видать. Полез в другое окно кто-то пальцем погрозил оттуда. Повертелся щенком беспризорным вокруг больницы Мишка, опять у крыльца остановился.
– Как бы гайку передать?
Вынесли человека на носилках. Думал - Сережка это, а на носилках - баба мертвая, и ноги у бабы голые. Грустно стало силы нет. Есть хочется и товарища жалко:
– Гайку-то позабыл зачем!
14.
Целый день шатался Мишка по базару между продавцами, слушал, сколько просят за юбки, сколько за кофты, почем стоит хлеб, если на деньги купить. Уж и сам хотел вытащить из мешка бабушкину юбку, мужики кругом разговаривают:
– Киргизы за Оренбургом дорого берут разные вещи. Туда надо вести.
Мишка подумал.
– Потерплю еще маленько.
Попробовал милостыньку просить, ну, бабы здесь чересчур сердитые.
Скажешь им:
– Тетенька!
– Они не глядят.
Донимать начнешь:
– Христа-ради!
– Они замахиваются.
А она хотела по голове ударить Мишку. Узнала, видно, что кусок он украл у мужика, на весь базар закричала:
– Ты смотри у меня, воришка окаянный! Давно я заприметила кружишься тут.